Ужас по средам - Тереза Дрисколл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хорошо, тогда я спрошу напрямую. Имел ли ты контакты, устные, письменные или любого иного рода, со своей бывшей невестой Дженнифер Уоллес с момента суда и по сей день включительно? И особенно с того момента, когда тебя выпустили из тюрьмы?
Наступает долгая пауза. Алекс опять поворачивается к адвокату, потом снова к Марку, открывает рот и начинает…
Мэтью не верит своим ушам. Поворачивается к Мел – та отвечает ему обалдевшим взглядом. Звук из-за стекла становится все сильнее, громче, и Мэтью раздражается, ощущая полную безнадежность ситуации.
– Что это, черт возьми, такое? – не выдерживает Мелани.
– Опера, – усмехается Мэтью.
– Я понимаю, что опера, я же не полный профан.
– Прекрати сейчас же! – Марк говорит спокойно, но громко – ему приходится повышать голос, чтобы перекричать певуна.
А Мэтью закрывает глаза и прислушивается.
Вообще-то пение в полицейском участке – вещь не такая редкая. Поют обычно пьяные, пока их ведут в камеру отсыпаться. И в основном поют плохо. Никакой тебе мелодии, и слов не разобрать.
Алекс пел совсем по-другому. Он пел хорошо, по-настоящему. Но Мэтью удивило даже не это: он узнал мелодию. Точнее, он слышал ее раньше и теперь отчаянно пытается вспомнить, где именно. Морщит лоб, сосредоточенно думает, даже пытается подпеть.
– Алекс, немедленно прекращай петь. Предупреждаю, дело очень серьезное. – Марк обращается к адвокату: – Порекомендуйте вашему клиенту перестать чинить препятствия полицейскому расследованию и начать отвечать на мои вопросы.
Но адвокат только пожимает плечами, как будто от него тут ничего не зависит.
– Послушайте, если ваш клиент не прекратит петь, я прикажу отвести его в камеру, пусть успокоится.
Ария продолжается…
– Хорошо поет, кстати, – замечает Мэтью, открывая глаза.
– Чем нам это поможет? – спрашивает Мел, нервно крутя обручальное кольцо на пальце, – видимо, совсем измучилась.
И вдруг Мэтью вспоминает, где он это слышал. Точно. Ему подсказывают слова. «L’amour, l’amour!.. Ah! Leve-toi, soleil…»[14]
– Это из «Ромео и Джульетты». – Он чувствует прилив гордости, что уж совсем смешно в данной ситуации. – Французская опера.
Мелани смотрит на него, округлив глаза.
– А ты у нас кто – инспектор Морс[15], что ли?
– Салли любит оперу, – отвечает Мэтью робко. – У нее есть такая запись. Она ведь не говорит по-итальянски. А эта опера ей нравится, потому что она на французском. Шарль Гуно; ее легко найти, если что.
Но ошарашенная Мелани только качает головой: в комнате для допросов Марк говорит в микрофон, что останавливает беседу и возвращает Алекса в камеру до тех пор, пока он не перестанет петь. В комнату входит сержант и выводит Алекса, который не прекращает свои рулады.
– Что ж, хорошо прошло, – говорит Мелани, вставая. – Будешь кофе из автомата? Мне выделили кабинет, можем подождать там, пока они изучат телефон Алекса. Хотя мне кажется, что это пустая трата времени, а тебе? Пока мы не найдем улик, нам его не взять. Держу пари, ты уже жалеешь, что притащился в такую даль.
* * *
В маленьком кабинете Мелани ставит на стол портфель, набитый заметками с предыдущего допроса Алекса и бумагами по его делу.
– А видео с его последнего допроса, случайно, нет?
– Нет, только стенограммы. Я их просмотрела, пока летела сюда.
Дверь приоткрывается, и в кабинет просовывается голова Марка.
– Прости, Мелани. Я и не предполагал, что так получится. Со мной такое впервые. На моих допросах еще никто не пел.
– Ты тут ни при чем, Марк. Иди отдохни, съешь сэндвич. А я пока снова прогляжу бумаги. Через час попробуем еще разок. Глядишь, наш Призрак Оперы успеет заскучать в камере. А если нет, то пусть его переводят в тюрьму, мы его там допросим, когда – и если – найдем какие-нибудь улики.
Марк показывает им большой палец и закрывает дверь.
– Марк – отличный оперативник. Хотя ты, конечно, лучше, – поддразнивает Мел. – Но, боюсь, из нашего мистера Саннингема никто ничего не вытянет, пока против него не будет конкретных улик. Черт, как же жалко потраченного времени.
И тут Мэтью вспоминает.
– Ромео и Джульетта. Молодые любовники.
– О чем ты? – Мел смотрит на него с любопытством.
– О том, что наш заблуждающийся нарцисс, похоже, примеряет на себя роль романтического героя. Отсюда и Гретна-Грин, и желание жениться на молоденькой девушке.
– Ты смеешься? Он соблазняет четырнадцатилетнего подростка, потом изображает из себя Ромео – и думает, что ему все простят?
– Боюсь, именно так он и думает. Потому я и назвал его заблуждающимся. А это значит, что он способен на все. Можно я еще раз взгляну на его дело? Меня интересует все, что говорила о нем Элис до суда.
– Нет, нельзя, – отвечает Мел, двигает к нему портфель и подмигивает. – Пойду раздобуду нам кофе. Может, ты разглядишь то, что я пропустила. Я просмотрела все данные: судебные заметки, показания Элис – или Дженни, как ее звали тогда, – и не обнаружила ничего такого, что давало бы мотив для теперешних нападений. Ее роль в процессе была слишком мала. Все крутилось вокруг двух девочек, особенно той, которую Алекс соблазнил и бросил.
Мелани выходит из комнаты, но уже через пять минут возвращается с двумя большими щербатыми кружками с кофе. В течение часа они с Мэтью вместе работают над процессуальными документами и заявлениями Дженни. Мэтью удивляется, когда находит упоминание о третьей девочке, тоже четырнадцатилетней.
– Значит, была еще и третья?
Мелани тяжело вздыхает.
– Вообще-то тебе не положено об этом знать, но да, была еще и третья. Правда. Она отказалась давать показания официально, так что ее не допрашивали, а просто побеседовали. История та же самая. Алекс соблазнил ее, спал с ней некоторое время, а потом бросил. Это случилось, пока он был помолвлен с Элис.
– Вот ведь змей подколодный.
– Те следователи, которые вели дело Алекса, решили не тащить девочку в суд. Показаний для обвинительного приговора и без нее было достаточно.
Мэтью листает дело, ужасаясь тому, до чего в участке горький кофе, и жалея, что нет времени выскочить куда-нибудь за приличным. Проходит сорок пять минут, прежде чем он откладывает материалы суда и берется за показания Элис, надеясь отыскать в них хотя бы какую-то дополнительную деталь.
И тут ему в руки падает листок бумаги, который был вложен в папку с более ранними показаниями. Вот только дата на листке странная. Алекс тогда уже был арестован, и ему предъявили обвинение.
