Правительницы России - Вольдемар Балязин

Их второе и третье поколения были уже другими людьми, но словно какой-то рок преследовал и Скавронских, и Ефимовских, и Гендриковых. В Россию приехали двадцать братьев, сестёр, племянников и племянниц Екатерины, а к 1800 году все три фамилии пресеклись, не оставив ни одного продолжателя.

В то время как Екатерина совершенно устранилась от государственных дел, сила и влияние Меншикова продолжали расти. Он становился уже не полудержавным властелином, как при Петре, а, пожалуй, почти самодержцем. Это заставило членов Верховного Тайного совета, называемых «верховниками», опасаться того, что светлейший скоро превратит их не более чем в марионеток.

Врагами Меншикова оказались Толстой и Голицын, а вне среды верховников всё ещё очень влиятельный де Виейра.

Случилось так, что в апреле 1727 года Екатерина I тяжело заболела, и Меншиков нашёл повод показать своим более серьёзным и сильным противникам, чем де Виейра, что шутки с ним по-прежнему плохи и что всех его недоброжелателей ждёт печальный конец. К тому же Меншиков был злопамятен, а надобно знать, что всесильный временщик никогда не простил своему непрошеному шурину брака с его сестрой, состоявшегося вопреки его воле.

И когда Екатерина заболела серьёзнее, чем прежде, де Виейра по приказу Меншикова был арестован и обвинён в том, что во время болезни императрицы он якобы «не только не был в печали, но и веселился, и плачущую Софью Карлусовну (Скавронскую) вертел вместо танцев и говорил ей: «Не надобно плакать». В другой палате сам сел на кровать... говорил её высочеству цесаревне Анне Петровне: «О чём печалишься? Выпей рюмку вина», и говоря то, смеялся, и пред её высочеством по рабской своей должности не вставал и респекта не отдавал... А были при том многие персоны, которые, когда спрошены будут, объявят о всех его непотребных словах и злых поступках, и в какой силе вышеупомянутые злые слова говорил, и где, и с кем, и когда был в совете, и какое злое намерение имел, о всём может объявить при допросе и при розыске».

Де Виейра при допросах и во время пыток не переставал утверждать, что он не умышлял никакого зла интересу её императорского величества и никаких сообщников не имеет, но говорил с Бутурлиным, Толстым, Нарышкиным, Долгоруковым и Скорняковым-Писаревым о женитьбе великого князя на княжне Меншиковой. Потребованные к ответу Писарев и Толстой показали ещё и на Ушакова. Из речей их открылось, что все они более или менее опасались силы Меншикова и советовались между собою, как бы воспрепятствовать сватанию великого князя на его дочери.

Переход трона к Петру II грозит и тем, говорили де Виейра и его сообщники, что он «без сомнения, возвратит из заточения бабку свою царицу Евдокию, а она нраву особливого, жестокосердна, захочет выместить злобу».

6 мая 1727 года, в последний день своей жизни, смертельно больная Екатерина подписала указ о наказании де Виейры и его сообщников. Приговор суда определял смертную казнь де Виейре и Толстому, а остальным битье кнутом и ссылку в Сибирь. Екатерина заменила смертную казнь на кнут и ссылку, Скорнякову-Писареву предписала кнут, лишение имений, чинов и чести и ссылку в Тобольск, а остальных — Бутурлина, Нарышкина, Долгорукова и Ушакова — понизила в должностях и удалила от двора.

Через несколько часов после подписания приговора Екатерина умерла. Главный врач Блюментрост — президент Петербургской Академии наук и художеств, представляя Верховному Тайному совету медицинское заключение о причине её смерти, написал, что с нею «фебра приключилась и повреждение в лёгком быть надлежало, и мнение дало, что в лёгком имеет быть фомика, которая за четыре дня до смерти её Величества явно оказалась... и от той фомики 6-го дня мая с великим покоем преставилась» (по-латыни: фебра — лихорадка, фомика — нарыв, язва).

Приговор де Виейре и его соучастникам, хотя и был одним из последних актов, подписанных Екатериной, но всё же не самым последним. А последним и гораздо более важным документом было составленное и должным образом оформленное завещание, по которому наследником трона объявлялся Пётр Алексеевич — двенадцатилетний внук Петра I. Завещание гласило: «Великий князь Пётр Алексеевич имеет быть сукцессором (по-латыни — самодержцем). Однако регентом при нём назначался не Меншиков, как можно было ожидать, а «обе цесаревны, герцоги и прочие члены Верховного совета, который обще из девяти персон состоять имеет».

Так закончилось правление Екатерины I.

ИМПЕРАТРИЦА АННА ИВАНОВНА

Кто бы мог предположить, что рано овдовевшая дочь Ивана Алексеевича — Анна — в конце концов взойдёт на российский престол. Но так распорядилась история. Захудалая курляндская герцогиня волею судьбы, превратилась в самодержицу, которую на торжественный лад долгие годы именовали Анной Иоанновной. За десять лет её правления в России значительно укрепили своё влияние иноземцы. Сама же она не проявила больших талантов, но власть удержала.

В нашей повести она предстанет обыкновенной женщиной со своими слабостями и недостатками. И потому, отбросив пиетет, мы будем называть её просто Анной Ивановной.

Весёлая вдова и отвергнутая невеста

Анна Ивановна была второй дочерью царя Ивана Алексеевича и царицы Прасковьи Фёдоровны, урождённой Салтыковой. Она родилась в Москве 28 января 1693 года и сразу же попала в обстановку весьма для неё неблагоприятную. Отец постоянно болел, а мать почему-то невзлюбила Аннушку, и та оказалась предоставленной самой себе да опеке богомольных и тёмных нянек и приживалок.

Уже в детстве девочке сказали, что она вовсе и не царская дочь, потому что Иван Алексеевич бесплоден, а отцом её является спальник Прасковьи Фёдоровны Василий Юшков (спальником называли дворянина, который стерёг сон царя или царицы, находясь в покое — рядом с опочивальней).

Только два учителя были приставлены к девочке, когда она подросла: учитель немецкого и французского языка Дитрих Остерман — брат будущего вице-канцлера Петра барона Андрея Ивановича Остермана — и танцмейстер француз Рамбур. Из-за этого Анна Ивановна осталась полуграмотной и в дальнейшем не очень-то увлекалась науками. Девочка была рослой — на голову выше всех, полной и некрасивой.

После скоропостижной смерти мужа, она, навещая Петербург, делила свои сердечные привязанности с разными соискателями её любви, но в Митаве её серьёзным поклонником, а потом и фаворитом был мелкий дворцовый чиновник немец Эрнст-Иоганн Бюрен. В России его звали Бироном, да и сам он называл себя так, настаивая на своём родстве с французским герцогским домом Биронов.

Во время его первого появления перед герцогиней Курляндской Бирону было двадцать восемь лет. Его отцом был офицер-немец, служивший в польской армии, но, кажется, не бывший дворянином. Во всяком случае, когда Анна Ивановна попыталась добиться признания своего фаворита дворянином, курляндский сейм отказал ей в этом. Что же касается матери будущего герцога, то её дворянское происхождение бесспорно — она происходила из семьи фон-ундер-Рааб.

Эрнст Бирон был третьим сыном, причём поначалу не самым удачным. В юности он стал студентом Кёнигсбергского университета, однако не закончил его, потому что чаще, чем в университетских аудиториях, сидел в тюрьме за драки и кражи. Двадцати четырёх лет он приехал в Петербург и попытался вступить в дворцовую службу, но не был принят из-за низкого происхождения. В 1723 году Анна Ивановна женила своего тридцатитрёхлетнего фаворита на безобразной, глухой и болезненной старой деве Бенгине-Готлибе фон Тротта-Трейден, происходившей, впрочем, из старинного и знатного немецкого рода.

Однако женитьба ничего не изменила в отношениях герцогини и фаворита. Более того, когда 4 января 1724 года у Бирона родился сын, названный Петром, то сразу же поползли упорные слухи, что матерью мальчика была не жена Бирона, а Анна Ивановна. Когда мальчик подрос, обнаружилось его сильное сходство с Анной Ивановной, что ещё больше утвердило тех, кто верил в эту версию, в их правоте.

Между женитьбой Бирона и поездкой в Москву с Анной Ивановной произошло несколько амурных историй, связанных со сватовством, но ничем не кончившихся, и одна история в высшей степени романтическая. Однако всё по порядку. После скоропостижной смерти мужа Анны Ивановны герцога Фридриха-Вильгельма Пётр I решил выдать юную вдову замуж ещё раз.

В 1717 году претендентом на её руку был Саксен-Вейсенфельдский герцог Иоганн-Адольф, но сватовство расстроилось, и следующий жених — принц Карл Прусский, брак с которым тоже не состоялся, появился лишь через пять лет, в 1722 году. Затем, ещё при жизни Петра I, возникли четыре германских принца, заявлявших о своём желании стать мужем Анны Ивановны, но дальше брачных переговоров, оказавшихся также бесплодными, дело не шло.