Ужас по средам - Тереза Дрисколл

Он говорит медленно, но смотрит неотрывно, как и прежде. Я чувствую, как подступают слезы, а вместе с ними и слабость.

«Я порежу тебя проволокой для сыра…»

– Ох, Элис. Ужасно, не правда ли? Когда ждешь чего-то страшного. Но знаешь что? Тут есть и своя красота. – Он опять умолкает. – Я не причиню тебе боли. Незачем.

Что он хочет этим сказать? Что отпускает меня? Что хотел только испугать, насладиться моим страхом? Или у него другое на уме? Какая-нибудь новая пакость?

– Ты сама себя убьешь! – Том смеется. – На этом самом месте. – И он бросает взгляд на духовку.

Я уже представляю, как он потащит меня туда. К духовке. Что, и таблетки в рот запихнет? Чтобы сымитировать мое самоубийство? Он совсем спятил. Тот же Том, только чокнутый.

Он подается вперед, как будто рассматривая меня.

– Что, все еще не догадалась? – Снова негромкий смех. – Я просто оставлю тебя здесь, Элис, вот и все. Напишу охранникам сообщение, что вышел, они нажмут на кнопку… и – бум! Ни тебя, ни дома.

Сердце начинает сильно биться. Снос здания. О боже…

– Разве ты не этого хотела, Элис? Ты ведь хотела, чтобы этого дома не стало.

И тут картинка складывается. В ней еще не хватает многих деталей. Я не понимаю, зачем ему это. Не понимаю, откуда он взялся, этот безумный Том, и при чем тут его бабушка. Все это совершенно не похоже на то, что он рассказывал о себе раньше. Но одно я вижу отчетливо. Я в «Мейпл-Филд-хаусе». И скоро раздастся взрыв.

Наступает тишина – кажется, Том оценивает мою реакцию. Ждет, что я впаду в панику. Но, к моему собственному удивлению, ничего подобного не происходит. Наоборот, я как будто даже успокаиваюсь, поняв, что боли не будет и все случится быстро. Впервые за последние недели я точно знаю, что происходит сейчас и что будет дальше, и это приносит пусть мрачное, но все же удовлетворение.

Молчание продолжается, и тут меня посещает еще одна мысль, столь же непредсказуемая, как и неожиданное чувство облегчения. Я даже вздрагиваю. Химическая реакция. Всплеск восторга, почти эйфории. Как будто туман вдруг рассеялся и стало видно далеко вперед.

Раз Том сидит здесь, со мной, значит, его нет у мамы и он не может причинить ей боль. Значит, дело не в ней. Все дело во мне и только во мне.

Это открытие и пугает меня, и отчего-то ободряет. И тогда приходит последняя эмоция, столь же потрясающая, как и все прежние, – радость.

Вот именно, радость от того, что он не причинит вреда моей маме.

Я чувствую, как глаза наполняются слезами. Это слезы любви – я так люблю мою маму, что мне наплевать на себя.

Да, конечно, страшно, но этот страх уже не имеет значения. Главное для меня теперь, что с ней все будет в порядке. Что он не причинит ей зла.

И тут я наконец чувствую то, что уже не надеялась ощутить никогда в жизни. И уж тем более не здесь и не сейчас.

Я чувствую себя храброй.

До такой степени, что меня даже начинает бить дрожь волнения, – оказывается, я вовсе не трусиха, какой себя считала.

А значит, этот тип, эта покореженная версия Тома, не сможет больше сделать мне ничего плохого. Ведь он не понимает, что я испытываю сейчас. Он не понимает, что такое любовь.

Я снова представляю себе маму, с сиделкой, в уютной комнате. Белые розы на столике в углу, «Грозовой перевал» на полке.

Мне вдруг становится радостно, спокойно и даже легко. Мама в безопасности, а остальное неважно. И я начинаю пинать ногой стол, чтобы создать какой-никакой шум – вдруг кто-нибудь услышит. А не услышит – и не надо, мне, в общем-то, уже все равно.

– Перестань, Элис.

Но я продолжаю пинать, с каждым разом все сильнее и громче. Том подходит и отодвигает стол так, чтобы я его не могла достать, но я изворачиваюсь и умудряюсь поддать ногой буфет.

– Прекрати, Элис. Я тебя предупреждаю.

Пинок следует за пинком, пока Том не начинает реветь, как взбешенный зверь. Одним прыжком оказавшись рядом со мной, он обеими руками стискивает мне горло, но я продолжаю брыкаться.

Хватка на горле становится все крепче, но мне все равно. «Мама в безопасности. Ей ничего не угрожает». А на него мне плевать.

Пинок, пинок, еще пинок.

И тут вдруг раздается страшный грохот. Что это – взрыв? Они начали раньше, чем планировалось? Мне не хватает воздуха, болит шея, скорее бы все закончилось.

Мне удается повернуть голову вправо. Что это, все-таки взрыв? Все действительно началось раньше? Но воздух вокруг прозрачен, пыли нет. Значит, не взрыв. Это же дверь – кто-то выбивает дверь. Еще три мощных удара, косяк трещит, и дверь раскалывается.

Кажется, я теряю сознание. Ощущение такое, как будто я проваливаюсь. Поле зрения сужается, с краев подступает чернота. Ничего не вижу. Дышать тоже не могу. Падение продолжается, а когда я снова открываю глаза, то не могу понять, что происходит.

В комнате откуда-то взялся Мэтью. Точно, Мэтью – в руках у него здоровенный огнетушитель, которым он замахивается на Тома сзади.

Пальцы, сжимавшие мое горло мертвой хваткой, разжались, но голова все еще кружится. Кислорода по-прежнему не хватает, падение продолжается.

Как сквозь дымку я наблюдаю их драку. Вот Том наносит Мэтью сильный удар и отбегает в сторону. Пытается открыть окно в кухне. Я вижу, как он забирается на раковину с ногами. Наверное, хочет прыгнуть. «Вот и хорошо. Прыгай».

Но Мэтью уже стаскивает его вниз. Борьба продолжается, теперь они катаются по полу. Сыплются удары, раздаются стоны. Наконец словно издалека я слышу голос Мэтью, он говорит со мной. Как в тумане я вижу Мэтью, который сидит на Томе, прижав его к полу под полками для посуды.

– Элис, постарайся дышать как можно медленнее. Сделай это ради меня, слышишь?

Где-то уже воют сирены, а я все падаю, проваливаясь во тьму. Сквозь скотч, залепляющий мне рот, я зову ее, свою маму…

– Полиция приехала. Все будет хорошо, Элис. Дыши глубже, Элис, держись.

Но это уже не Мэтью. Это мама гладит меня по волосам и говорит со мной.

«Все будет хорошо, детка».

Эпилог

ЭЛИС

Стоит классический октябрьский день – ясное голубое небо дышит холодом, а ветер несет по нему редкие облачка. Они мчатся так быстро, словно опаздывают на свидание. Я