Ужас по средам - Тереза Дрисколл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Судя по дневнику, который нашли у Тома, он знал о переживаниях своей бабушки. И судя по тому, когда начались наши с ним отношения, он все рассчитал. Мы стали встречаться через несколько недель после ее смерти. Я прямо холодею, когда вспоминаю те встречи: наше первое свидание, я в его квартире, в его постели. Не догадываюсь ни о том, какую маску он носит, ни о том, сколько ненависти он за ней прячет…
Полиция выяснила, что у Тома были сообщники, в основном молодые преступники, с которыми он познакомился на заре своей карьеры, когда работал государственным адвокатом. Одному из них он заплатил за то, чтобы тот брызнул мне в лицо холодной водой, второму – за покупку цветка для моей мамы, третьему – за звонок ему домой в то утро, когда он притворялся, будто разговаривает с курьером. Еще он подкупил охранников дома, предназначенного под снос, и те позволили ему доставить меня внутрь в большой сумке. На записи с камер наблюдения хорошо видна здоровенная черная сумка на колесиках и с замком-молнией. Мне и сейчас становится плохо, стоит о ней подумать. Я ведь могла задохнуться в ней.
А потом оказалось, что преследованием деяния Тома не ограничились. Когда взятые у него образцы ДНК проверили по полицейской картотеке, то обнаружили полное совпадение с образцами, найденными на месте одного давнего убийства, так и оставшегося нераскрытым. Жертвой был одинокий мужчина, сосед бабушки Тома, – его забили насмерть в глухом переулке недалеко от дома.
Но мы так и не узнали за что.
Также мы до сих пор ничего не знаем о том, почему именно среда. Что она для него значила, почему он привязал к ней все свои действия? Полиция много раз задавала ему этот вопрос, но Том не выдал причины ни единым словом.
* * *
Ветер вдруг усиливается, откидывая волосы с лица. Я поправляю прядь и вдруг замираю, не в силах отвести взгляд от своей руки.
Меня пробирает дрожь – я отчетливо помню, как все это было. Ее рука лежала в моей руке…
Меня вызвали в Лондон через три дня после нападения Тома. Мы с Лиэнн ночевали у маминой кровати: сестра – на раскладушке слева, я – на такой же раскладушке справа, и держали маму за руки.
Врачи ввели маме наркотик, чтобы она не страдала, и она медленно соскользнула в кому. Раскладушка, на которой я лежала, была низенькой, так что мне приходилось тянуть руку вверх, чтобы не отпустить маму. Всю ночь я не спала и наблюдала за тем, как медленно поднимается и опускается мамина грудь, и считала: вдох… раз, два. Выдох… раз, два.
Когда грудь опустилась и уже не поднялась снова, я была вне себя от горя. Прежде мне казалось, что станет легче, когда мамины страдания прекратятся. Но все вышло иначе: я так кричала, что сбежались люди.
– Успокойся, Элис, – повторяла Лиэнн, расстроенная моим состоянием. – Не надо так, дорогая, успокойся, прошу тебя.
* * *
Я опускаю руку в карман и вижу, что Мэтью делает мне знак оглянуться.
Я оборачиваюсь. Господи. Джек.
Мэтью снимает дочку с качелей и начинает прощаться: их ждет Салли, его жена, они договорились пообедать втроем. Так что им пора.
Я наблюдаю за ними: Мэтью с Амели под мышкой уходит в одну сторону, а с другой приближается Джек, на ходу убирая в карман блокнот с ручкой.
– Так ты теперь освещаешь это дело?
– Да. Собрал все, что мне нужно. Фото отличные. – Он оглядывается на парк, где на новых чудесных скамейках сидят довольные родители, а дюжина детишек радостно носится по горкам и карабкается по лесенкам.
– Хорошо, что здесь есть где посидеть, – замечаю я.
– Да. Возле того дома, который снесли, были скамейки с именными табличками – наверное, в память о былых жильцах. Организаторы перенесли их сюда, в этот парк. Милая деталь, правда?
Я киваю в ответ – впервые слышу. Я отмечаю, что Джек отлично выглядит. Странное чувство. Вроде он кажется таким знакомым, но так необычно снова быть с ним в одном пространстве. Такое у меня теперь часто бывает: ощущение, как будто я не до конца вписываюсь в окружение. Жизнь течет вокруг меня, а я наблюдаю ее со стороны, переходя из одной сцены в другую. Психолог уверяет, что это одна из стадий возвращения к нормальной жизни и со временем это пройдет.
– Спасибо за сообщения, Джек. Извини, что не на все отвечала, я часто переезжала с места на место.
– Ничего страшного. Кстати, я видел твою статью в «Санди хералд». Разоблачение благотворительной организации, которая якобы помогала жертвам преследования и продавала фальшивые сигнализации. Отличная работа, Элис.
– Спасибо. Надо же было чем-то заниматься, пока шел процесс. Работа помогала отвлечься.
– И правильно. Да, это очень хорошо. Так тебе предложили контракт? Там, в Лондоне?
– Нет, никаких контрактов. Я вообще не уверена, что хочу продолжать заниматься журналистикой.
Почему-то я думаю о том, что Джек, как и все прочие, теперь знает, что я сменила имя. Знает об Алексе и обо всем остальном, что было в моем прошлом. Когда коллеги-журналисты освещали процесс Тома, они раскопали эту информацию и снова выставили на всеобщее обозрение. Не знаю зачем, но теперь это уже неважно.
– Правда? И какие у тебя планы? Останешься здесь? – то ли с опаской, то ли с разочарованием спрашивает Джек.
– Пока живу у Лиэнн в Дорсете.
– Ох, в этих трущобах?!
Я смеюсь. Джек улыбается.
– Я немного подрабатываю в одной благотворительной организации, настоящей, не разводной. Они проводят исследования в области легочных болезней, а я занимаюсь связями с общественностью.
– Понятно.
– Знаешь, мне многое нужно забыть, прежде чем решить, что делать со своей жизнью дальше, на постоянной основе.
Джек кивает.
Снова налетает внезапный порыв ветра, и мне приходится вынуть руки из карманов, чтобы заправить волосы под воротник.
– Знаешь, Элис, скажи мне сразу, если ты считаешь, что сейчас еще не время… Или слишком рано. Или что это вообще плохая идея. Ладно?
Я так сильно сжимаю правый кулак, что ногти впиваются в ладонь. В памяти снова всплывает тот ужасный вечер в итальянском ресторане и мое непотребное поведение. Это было в тот период, когда Джек недавно потерял жену, и наверняка тоже до последнего держал ее за руку, но все же
