Каждый Наследник желает знать… - Светлана Багдерина

«И в таком, как я, добро есть тоже?»

Есть ли хоть кроха, хоть крупица, хоть малая искорка добра в Пожирателе Душ, в том чудовище, с которым сражались их предки и предотвратить возвращение которого собрались сейчас Пятеро? В том самом, что стыдясь себя, робко выговорил, быть может, самый важный в его жизни вопрос: «Есть ли добро и в таком, как я?»

Есть ли добро в таком, как он?..

Есть ли добро в том, кого мы считаем воплощением смертельной угрозы всему Белому Свету? И если есть… или хотя бы может быть… и если зернышко его может прорасти… ведь осознание своих недостатков – первый шаг к исправлению… то так ли ужасен Гаурдак?

«Если в бочку дегтя положить черпак меда, можно ли будет после этого из нее есть?»

Да, Сеня бы не поверила…

И была бы не права. Исправиться надо дать возможность каждому, даже самому ужасному преступнику.

– Добро… есть во всех, – отвечая не столько на вопрос полубога, сколько на свои собственные невысказанные мысли, проговорил, наконец, лукоморец. – Ведь ты же правильно сказал: нужно лишь напомнить человеку… или полудемону-полубогу… о том, что росток добра в его душе только и ждет, чтобы вырваться к солнцу.

– Добра… – бархатистый голос собеседника сочился теперь горечью и застарелой болью. – Добра! Что есть добро? Желание молодого идеалиста осчастливить весь Белый Свет – это добро? Его попытка перевернуть в одиночку представление о доступном, достать с неба звезды и рассыпать их бисером перед свиньями в надежде на то, что они превратятся в благородных оленей – это добро? А как можно назвать его упование на то, что новые идеи будут встречены с благодарностью – хотя бы теми, для кого он старался, ради кого шел на жертвы, забывал себя, кого хотел осчастливить – ни за что, просто так, потому что по-иному не мог?!.. Ах да, есть ведь еще слово «глупость»… И да… может быть, я был не прав… ведь не может же быть правым единственный полубог, и неправыми – все остальные? Как тебе известно, у меня было достаточно времени об этом подумать. Тысяча лет – слишком много даже для победителя, а уж для побежденного… И знаешь… Иногда мне становилось страшно. Так страшно и так одиноко, что я жалел о том, что мои гонители не покончили со мной, когда могли. Ведь если то, что я делал, ради чего жил, сражался и был готов умереть, не нужно никому… если всем и вправду лучше без меня и моих дурацких затей… то это значит… что я прожил столько времени зря? Что мои усилия, мои страдания, мои жертвы напрасны? Что я… ошибался?

Гаурдак замолчал, точно забыв и о собеседнике, и молчание его, тяжелое, безысходное, тоскливое, давило на нервы почти физически, как могильная плита.

Иванушка тоже молчал, но его молчание было круговертью чувств, мыслей и порывов, смешавшихся в один головоломный клубок в попытке первыми сорваться с губ. Сотни вопросов, тысячи восклицаний, миллионы сомнений – и все рвались остервенело, расталкивая друг друга, добиваясь быть услышанными, осознанными, высказанными. Эмоции переполняли его, перехлестывали через край – и язык словно прирастал к небу. Ибо кто знал, что следует говорить – и, самое главное, делать в таких случаях?! И бывают ли они, такие случаи, вообще – хотя бы теоретически? Пожиратель Душ – раскаявшийся, мятущийся, смущенный – это ли они ожидали встретить? Ради этого ли столько прошли, претерпели, оставили умирать друга…

Или ради этого?

Именно ради этого?

Ведь Гаурдак совершенно верно указал на опору иванова мировоззрения: измениться в лучшую сторону может каждый, дай только шанс, толчок, совет, ободрение, поддержи в решающую минуту – и шаг в нужную сторону будет сделан, а лиха беда начало!..

Но Пожиратель Душ?!

Но если каждый – то разве не значит это, что и он тоже?..

Но он же?..

Но ведь каждый!!!..

Но поверить ему?..

Но он же говорит искренне!

«Кошка говорит мыши «Я тебя люблю» тоже искренне».

Но разговор идет не про кошек и мышей, а про судьбу чело… полубога-полудемона, хотя какая разница! Он живой, он чувствует и страдает, как и мы, он так же может ошибаться, а значит, может и раскаиваться в своих ошибках! Достаточно уже он страдал и был наказан! Всему – и жестокости в первую очередь – должна быть мера!..

Не дождавшись ответа, Гаурдак заговорил опять, и в голосе его снова не было ни вызова, ни насмешки, ни презрения – одна лишь бесконечная тусклая усталость:

– Молчишь… Не знаешь, что сказать… даже ты… Извини, что нарушил твой покой. Но, откровенно говоря, я так и думал. Умом понимал. Душа моя рвалась откликнуться, вопила, что вот он – первый человек, способный понять, простить, помочь, закрыть глаза на прошлое и увидеть не того, кем я был, но кем стал… Но… Да, я всё понимаю, не надо слов, царевич. Говорить красивые и правильные фразы о том, что добро есть в каждом и что дай ему только волю – и действительно протянуть руку помощи – два края одной пропасти. И теперь я вижу, что как бы ни раскаивался, как бы ни жаждал начать свою бестолковую жизнь с нуля, это будет невозможно. Запачкавшийся однажды – грязный навек…Один раз ошибся – и не будет прощения. Гаурдак? Всемирное Пугало? Ату его! Каленым железом, магией, топором, чтобы сидел и не высовывался еще сто веков, и кому интересно разбираться, что у него в душе? Каблуком этот росток, и известью сверху присыпать – нечего!.. Но скажи мне, умоляю, скажи перед тем, как я уйду и не побеспокою тебя больше – ответь мне, какие преступления и каких грехи – даже совершенные по злобе, не по недостатку разумения – не могут быть искуплены тысячью лет под землей?! И где ваше хваленое милосердие и сострадание, когда дело касается не прощения тяпнувшей вас уличной шавки, но разумного существа со своим характером, привычками, убеждениями – и дурацким, никому не нужным раскаянием?! И отчего вы, люди, так благородны на словах и черствы и злопамятны на деле – даже самые добрые из вас?! Или самые лицемерные?.. Это и впрямь объясняло бы всё. Да, объясняло бы… и объясняет. А я – старый болван… поверил… подумал… Ну не дурак ли…

Ощущение присутствия в ивановой голове стало тихо таять – словно побитая собака уходила со двора в дождливую ночь, опустив голову и медленно переступая хромыми лапами. Поражение, безысходность, тоска, возмущение, обида, боль исходили от него рваными волнами, накатывая и топя отчаянно барахтавшегося в водовороте сомнений, стыда и душевных мук лукоморца.

Накатывая и унося за собой.

– Стой!!! – выкрикнул он прежде, чем след полубога успел рассеяться окончательно. – Погоди!!! Я не лгал – я действительно хочу тебе помочь! Если ты вправду понял свои ошибки, если раскаяние твое – от чистого сердца…

Гаурдак остановился и недоверчиво выдохнул:

– Ты… хочешь сказать… что ты мне… поверил? Что… ты не считаешь меня неисправимым злодеем, что я действительно… что если захочу… что я могу… что у меня…

– Да, – тихо, но убежденно проговорил Иванушка. – Я верю тебе. Зерно добра есть в каждом. Каждый может победить свою природу – если захочет. Ты – захотел. И это делает тебе честь.

– И ты… – голос осекся, словно не в силах справиться с переполнявшими эмоциями. – Ты… мне правда поможешь?

– Да, – уже не колеблясь, кивнул царевич.

– И ты не будешь против… если я покину свое узилище и вернусь на Белый Свет? Как давно я там не был… Боюсь, кроме названия в моей памяти от него мало что осталось, хотя и грезил об этой минуте каждый день на протяжении десяти веков. Каждый, кто провел в тюрьме хотя бы день, поймет меня – и не поймет, как я до сих пор не сошел с ума. Но мои силы поддерживала надежда… – Гаурдак смущенно умолк. – Прости. Кажется, я от радости несу что попало… Но просто я до сих пор не в силах поверить, что, наконец, увижу солнце… свет… горы… птиц… Это чудо! Иван… ты… ты… я не знаю, как мне выразить свою благодарность… но клянусь: ты не пожалеешь о своем доверии ни на мгновенье!

– Не стоит… на моем месте так поступил бы каждый… – сконфуженный дифирамбами, пожал плечами царевич, красный от шеи до затылка.

«Расскажи это Сеньке».

– Стоит, – в ответ не на странную, невесть откуда выплывшую мысль, но на слова горячо закивал Гаурдак. – Еще как стоит! Просто удивительно, что на Белом Свете есть такие люди, как ты!

– Моя жена говорит то же самое, – смущенно хмыкнул Иванушка. – Только добавляя при этом «еще». А иногда и кое-какие эпитеты.

– Надеюсь, такие, как ты, никогда не переведутся! – не уточняя отчего-то, какие именно эпитеты добавляет супруга лукоморца, воскликнул баритон и, помявшись, робко напомнил: – А-а-а… Иван?.. Ты… хотел меня выпустить?