Чёрная стая - Ольга Игоревна Сословская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Карлос глухо зарычал, сверкнул черными глазами.
— Будь ты проклята! — наполовину выдвинутая из ножен старинная шпага глухо звякнула, когда он с силой вогнал ее обратно.
— Уже, — усмехнулась девушка, — как и любой из нас. Ты уходишь, или мне попросить этих юных воинов тебя проводить?
— Мы еще встретимся, — пообещал Карлос, поворачиваясь к двери.
— Не может без пафоса, — пожала плечами юная княгиня, — но встретимся мы вряд ли. Да и вас он станет обходить десятой дорогой. В Париже ему такой оплошности не простят.
— Они французские шпионы, княгиня? — настороженно спросил Шемет. — В таком случае, данное нами слово…
— Дано, — закончила за него девушка, — я бы не стала вымогать его обманом. Нет, не шпионы, и не французы. Некая организация, имеющая свои интересы в этой войне. К Наполеону они не побегут, обещаю. Вы можете идти, господа. Путь свободен, а у вас, кажется, были еще планы на вечер?
— Один вопрос, княгиня, — Войцех слегка улыбнулся, — прежде чем мы поблагодарим вас за гостеприимство. Если память мне не изменяет, князем Саксен-Лауэнбурга является на данный момент король Англии, Георг Третий. Я что-то упустил в европейской политике?
— Прекрасная память, — в глазах у девушки мелькнули веселые искорки, — и, по правде сказать, такого титула у меня нет. Это всего лишь игра, господин лейтенант, но есть те, кто признает ее правила.
— Очень серьезная игра, — заметил Шемет, вспоминая, с какой легкостью хозяйка избавилась от вторгшихся в дом бандитов, — я бы с удовольствием узнал ее правила.
— Вам их объяснят, господин лейтенант, — кивнула девушка, — не сомневайтесь. Но потом. И не я.
Она помолчала и неожиданно добавила.
— Передайте привет вашему Сиру от Мари-Огюстины де Граммон. Когда узнаете, кто он.
— И кто же?
— Понятия не имею, — пожала плечами Огюстина, — но уверена, что он не менее безумен, чем вы.
* * *
Планы на вечер друзья после случившегося сменили. Воспользоваться добросердечием дам без предваряющей его светской беседы было бы нарушением всяческих приличий, а настроения делать комплименты и болтать о музыке ни у одного из них не осталось. Решено было возвращаться в лагерь.
По дороге они бурно обсуждали случившееся, строя самые невероятные предположения о причинах этого происшествия и его действующих лицах. Понятно было одно — все это как-то связано с посещением Теодором отчего дома в Дрездене. Но дальше этого их умозаключения так и не продвинулись.
Вечер закончился в палатке у Теодора.
— Ясно только то, что ничего не ясно, — вздохнул Кернер, откупоривая привезенную из Дрездена бутылку вина.
— За это и выпьем, — усмехнулся Войцех, подставляя стакан под темную струю.
Темный ангел
К назначенному для окончания перемирия сроку Черную Стаю перевели в Лауэнбург, для прикрытия переправы через Эльбу. На высотах впереди города союзники начали сооружать оборонительные шанцы, но к середине августа их строительство все еще не было закончено. Пехота, с тремя двухфунтовыми пушками, составлявшими всю артиллерию авангарда Северной армии, заняла шанцы, кавалерия расположилась на квартирах в самом городе, готовая в любую минуту выступить в тыл неприятелю.
Договором предусматривалось, что военные действия начнутся не ранее, чем через неделю после объявленного срока окончания перемирия. Но в Силезии генерал фон Блюхер, весьма вольно толкуя данные ему в Главной квартире указания, занял нейтральную полосу, не дожидаясь, пока французы, истощавшие страну бесконечными реквизициями и неприкрытым грабежом, разорят эти земли, не оставив Силезской армии ни крохи хлеба, ни торбы с овсом.
Действия Блюхера Войцех в душе горячо одобрял, чего нельзя было сказать о его отношении к собственному главнокомандующему. Принц Бернадот, приведший с собой из Швеции двадцать тысяч солдат, берег их пуще зеницы ока, зато прусские войска, во многом состоявшие из необученного и необстрелянного ландвера, ставил на передовые позиции, а к набегам русских казачьих полков на мирные поселения Мекленбурга относился более чем снисходительно.
К тому же Бернадот возбудил всеобщее недовольство прусского офицерства, составлявшего наибольшую часть подчиненной ему армии, открыто порицая действия даровитого и поседелого на службе генерала фон Бюлова, чей корпус прикрывал подходы к Берлину, и, не скрывая своих намерений при первой же серьезной опасности оставить прусскую столицу.
* * *
После благополучного Рацебурга, где добровольцы вполне сносно жили на выданное британским правительством денежное довольствие, Лауэнбург встретил их довольно холодно. Разоренные реквизициями и «твердыми ценами» жители не продавали продовольствие ни за какие деньги, его попросту с трудом хватало, чтобы прокормить семью. Слабый казачий полк[19], прикомандированный к корпусу фон Лютцова, пустился было в набеги по окрестным хуторам, но после того, как майор приказал расстрелять двоих мародеров, пойманных с поличным черными егерями, вылазки прекратились.
Войцех, вместе с остальными сидевший на скудном пайке из брюквенного супа с плававшими в нем говяжьими хрящиками, в эти дни неимоверно страдал. Не столько от голода, к трудностям походной жизни ему было не привыкать, сколько от неутолимого и неотступного желания. В одном из разговоров Дитрих упомянул розовый вестфальский окорок, который в детстве стянул с кухни, чтобы накормить собак на отцовской псарне, и Шемет просто заболел.
Ветчина грезилась ему наяву, снилась по ночам, ее запах преследовал его повсюду. Во рту то и дело набегала слюна, в глазах рябила желтовато-розовая, истекающая прозрачной слезой нежная мякоть. В кармане звенели монеты, присланные из Берлина с нарочным, но купить на них можно было разве что той же брюквы.
К десятому августа, объявленному последним днем перемирия, в Лауэнбург прибыл передвижной магазин, для пополнения корпусного обоза. Возы вышли из Варшавского герцогства еще весной и тащились через переполосованную войной Пруссию четыре месяца. Черствые сухари, чуть тронутая плесенью крупа, подтаявшие по жаре сахарные головы. И водка.
Впрочем, кое-что другое там тоже нашлось.
— Отойди, кому говорю, — на чистом русском языке проворчал возчик, лениво замахнувшись кнутом на одного из любопытствующих, — не про тебя припас. Сказано, для их благородий, господ офицеров. Чтобы, значит, к французам снова не перебежали.
— Это кто тут к французам бегал? — возмутился Войцех, подходя к тяжело нагруженному фургону. — Кнут-то убери, братец. Тут в рядовых и князья ходят, как бы тебе не промахнуться.
— Да я что? — добродушно ответил возчик, обрадованный, что среди безъязыких басурман нашлась хоть одна родная душа. — Велено под расписку офицерское довольствие сдать. Вот, дожидаюсь, кто у меня его примет.
— А что
