Правительницы России - Вольдемар Балязин

Конференция при Высочайшем дворе, являясь советом по внешнеполитическим делам при императрице, приняла совершенно другое решение: Россия отказывалась от только что подписанного союзного договора с Англией и, сделав крутой поворот в другую сторону, присоединялась к врагам Англии и Пруссии — Австрии и Франции, подписавшими 1 мая 1756 года в Версале Конвенцию о совместной борьбе с общими противниками. Уильямс оказался обманутым и терялся в догадках о причинах столь резкой и внезапной перемены.

Однако дело объяснялось просто — так во всяком случае представляет ситуацию Екатерина в её «Записках». Екатерина пишет, что неожиданную роль в перемене ориентации России сыграла любовница французского короля Людовика XV Жанна Антуанетта Пуассон, маркиза де Помпадур. Фаворитке надоела мебель, украшавшая её дворец, и она продала её своему любовнику-королю. А Людовик подарил эти ненужные ему мебельные гарнитуры вице-канцлеру Михаилу Илларионовичу Воронцову, который, будучи первым после канцлера чиновником в ведомстве иностранных дел, страстно мечтал занять пост Алексея Петровича Бестужева-Рюмина. К тому же Воронцов, по сообщению французского посла в Петербурге маркиза де Лопиталя, только что отстроил себе новый дом и ещё не купил ничего для его внутреннего убранства. Подарок пришёлся весьма кстати, и за него надо было отплатить признательностью, не без расчёта на будущие благодеяния со стороны Версальского двора.

Что же касается братьев Шуваловых, то у них тоже был свой резон: Пётр Иванович — один из крупнейших предпринимателей России, не пропускавший ни малейшего удобного случая нажиться за счёт казны, в это время успешно добивался откупа на табачную монополию и рассчитывал, что именно Франция станет его потенциальным заграничным рынком сбыта, ибо из-за военных действий на море страна лишилась регулярного подвоза табака из своих колоний.

Вступление России в состав австро-французской коалиции состоялось, и послы Версаля и Вены были официально о том уведомлены канцлером, как ни горько было ему сообщать им об этом. А над канцлером стали сгущаться тучи царской немилости, и ему, чтобы избежать падения и августейшей опалы, надлежало принимать собственные контрмеры.

Канцлер мог опереться при этом на своих испытанных сторонников, в ряду которых на первом месте стояла Екатерина с близкими ей людьми, на старого друга фельдмаршала Апраксина и по-прежнему сохранявшего с канцлером дружественные отношения сэра Уильямса.

Кроме того, среди сторонников канцлера находился человек, который был близок и Бестужеву, и Екатерине, и английскому послу. Это был польский дипломат в России Станислав-Август Понятовский. Он появился в Петербурге менее двух лет назад, но за это время значение его в столице и при дворе очень выросло. Понятовский приехал в Петербург вместе с английским посланником сэром Генбюри Уильямсом, в свите которого и находился. Это произошло весной 1755 года, и Екатерина впервые увидела Понятовского в начале июня — на Троицын день. Было хорошо известно, что отец Станислава-Августа, князь Станислав Понятовский, был адъютантом шведского короля Карла XI и оставался ярым врагом России. Затем он активно поддерживал то одного претендента на польский трон, то — другого, не выдвигая собственной кандидатуры. Его сын — Станислав-Август, был тремя годами младше Екатерины. Он слыл истинным великосветским бонвиваном, любившим пожить в своё удовольствие, покутить и поволочиться. В 1753 году, когда Станиславу-Августу шёл двадцать первый год, его отослали в Париж, где он жил в лучших традициях французской аристократической золотой молодёжи.

Вскоре от английского посланника Екатерина узнала, что мать Понятовского является решительной сторонницей России, а её родственники составляют основу русской партии в Польше. Уильямс сказал Екатерине, что родители Понятовского поручили Станислава-Августа именно ему, чтобы сэр Генбюри воспитал их сына в чувствах любви и преданности России, ибо английский посланник хотел видеть Россию союзной его стране, и дружественная Польша хорошо бы дополнила такой альянс.

В это самое время Екатерине донесли, что Сергей Салтыков и в Швеции и в Саксонии не пропускает ни одной юбки, и чувства к нему, если они ещё у неё были, очень скоро исчезли совершенно.

Меж тем на следующий год Станислава-Августа назначили посланником Польши в России, хотя канцлер Бестужев и был против, желая видеть на этом посту кого-нибудь из своих проверенных временем прозелитов. Новый польский посланник стал всё более определённо выказывать симпатии Екатерине, которая заметила, что все её фрейлины — либо любовницы, либо наперсницы её мужа, — рассчитывая на защиту влюбчивого великого князя, не оказывают ей должного почтения и пренебрегают своими обязанностями перед нею.

Весной 1756 года Пётр Фёдорович всерьёз рассорился с Елизаветой Воронцовой и тут же стал волочиться за племянницей Разумовского, женой Григория Николаевича Те плова. «Кроме этой дамы, — писала Екатерина в своих «Записках», — ему приводили ещё по вечерам, чтобы ужинать с ним, немецкую певичку, которую он содержал и которую звали Леонорой». Пётр Фёдорович от того, что был совершенно бестактен, подробно рассказывал о своих интрижках и победах Екатерине, а иногда спрашивал у неё совета и даже искал сочувствия, если почему-либо не мог добиться успеха.

Всё это ещё больше сблизило Екатерину с Понятовским, который несколько раз совершенно недвусмысленно говорил с нею о нежных чувствах, которые он к ней испытывает. В то лето Понятовский жил в Петергофе, а Екатерина — неподалёку от него — в Ораниенбауме. 25 июня Понятовский сел в карету и поехал к Екатерине на свидание, заранее предупредив её. Когда карета подъезжала к Ораниенбауму, Понятовский увидел в лесу пьяного Петра с неизменной Елизаветой Воронцовой и всей его свитой. Кучера спросили, кого он везёт, и тот ответил, что везёт портного.

Однако Елизавета Воронцова узнала Понятовского и при нём ничего не сказала, а когда он уехал, стала, насмехаясь, намекать великому князю, кто был на самом деле в карете. Пётр сначала не обращал внимания, но через несколько часов послал трёх кавалеристов к павильону, где жила Екатерина.

Они схватили Понятовского в нескольких шагах от павильона, откуда он только что вышел, и за шиворот потащили к Петру Фёдоровичу. Пётр прямо обвинил Понятовского, что тот был у Екатерины, и, назвав вещи своими именами, сказал, что именно он там делал.

Понятовский категорически отказался, и Пётр велел задержать его.

Через два часа к Понятовскому зашёл «Великий государственный инквизитор» Александр Иванович Шувалов, и Понятовский заметил ему, что для чести русского двора необходимо, чтобы вся эта история закончилась без всякого шума. И Шувалов, согласившись, отвёз польского посланника в Петергоф, а сам рассказал обо всём Екатерине.

Понятовский писал потом только о том, что произошло с ним самим и было ему досконально известно. Однако он не знал, что произошло в Ораниенбауме после того, как его привезли в Петергоф. Невероятно скрытная Екатерина, по-видимому, ничего не рассказала Понятовскому об очень важной встрече её с Петром Фёдоровичем. А вот секретарь французского посла Рюльер откуда-то узнал об этом, и потому мы перескажем то, о чём сообщил он впоследствии в опубликованных записках.

Узнав о случившемся, Екатерина пошла к разгневанному мужу и честно призналась ему в любовной связи с польским посланником. Она сказала, что если кто-нибудь узнает о произошедшем казусе, то Пётр Фёдорович прослывёт рогоносцем во всей Европе. Екатерина сказала также, что её связь с Понятовским возникла после того, как Пётр Фёдорович приблизил к себе Воронцову, что и стало известно всему Петербургу. Далее она обещала не только переменить своё отношение к Воронцовой на значительно более любезное, но и давать ей из своих средств ежегодную пенсию, освободив от непосильных расходов Петра Фёдоровича.

Пётр согласился и обещал молчать. «Случай, долженствовавший погубить Великую княгиню, доставил ей большую безопасность и способ держать на своём жалованье и самую любовницу своего мужа; она сделалась отважнее на новые замыслы и начала обнаруживать всю нелепость своего мужа, столь же тщательно, сколь сперва старалась её таить», — писал Рюльер.

29 июня в Петергофе был бал в честь именин и Петра Великого и Петра Фёдоровича. Понятовский, сговорившись с Елизаветой Воронцовой, пришёл в один из павильонов, стоявших в Петергофском парке — «Монплезир», где были апартаменты и великого князя и его жены.

К этому времени Екатерина уже во всём призналась Петру, о чём загодя уведомила Понятовского, и ему пришлось во всём сознаться, на что обманутый муж ответил, смеясь: «Ну, не большой ли ты дурак, что не открылся мне вовремя! Если бы ты это сделал, не произошла бы вся эта распря!»