Она - моё табу - Настя Мирная

От этих мыслей, ясен хуй, легче не становится. Только сильнее накаляет. Ледяные струи, обрушивающиеся с потолка душевой кабины, тоже не спасают. По коже бьют, но бушующее бешенство не гасят.

Вот только больше времени Царёвой давать не собираюсь. Не вытираясь, натягиваю на мокрое тело одежду. Уверенности в походке нет, только гневная решимость. Футболка неприятно липнет к спине. Пальцы… до самой души дрожат. В спальню вхожу с закрытыми глазами. Застываю в проходе. Натянув на лицо презрительную усмешку, расслаблено облокачиваюсь плечом на косяк.

— Души. — слышу тихий шорох. Распахиваю веки, впиваясь в изрезанное слезами лицо сидящей на подоконнике возле распахнутого окна Кристины. Ноги свешены наружу. Плечи опущены вниз и вперёд. Трясутся. Только голова повёрнута на меня. — Души, Андрей. Потому что оправданий у меня нет. Я не знаю… Не понимаю…

Слёзы льются. Рыданий и всхлипов нет.

А я, блядь, шевельнуться боюсь, потому что не представляю, что у неё в голове. Пахина квартира на тринадцатом этаже в отдельно стоящей свечке. Внизу сплошной бетон. Ни одного дерева. Если сиганёт… Если упадёт…

— Хватит мной манипулировать, Кристина. — печатаю жёстко. — Слезь с окна.

Она отворачивается. Слегка качается вперёд. Я тут же бросаюсь к ней.

— Всё равно задушишь… Какая разница? Так хоть не сядешь. — безразлично жмёт плечами. Перекатываюсь через кровать, но трогать её не рискую. — Я люблю тебя. Не врала в этом. Никогда. Только вначале играла. Потом — нет. И про изнасилование тоже… Не врала, Андрей. Оно было. И я понимаю ещё меньше, чем ты. Не знаю, как… Я просто не знаю… — голос садится до шёпота.

— Крис, пожалуйста… — хриплю на самых низких от страха за её жизнь. — Слезь с окна. Манюнь, прошу.

Она вздрагивает. Снова. Каждой клеткой тела.

— Я не хочу терять тебя. Без тебя не хочу, понимаешь?

Зацепившись пальцами за подоконник позади себя, перегибается на улицу. Я подыхаю.

Очередная манипуляция? Или жест отчаяния? Если не врёт? Если любит так сильно, как говорит? Как я люблю?

— Кристина, твою мать, прекрати это! — гаркаю от ужаса, теряя последний контроль.

Она перекидывает ноги обратно. Поворачивается полностью. Смотрит мокрыми глазами в мои и всхлипывает. Зажимает рот ладонью. Беззвучно плачет. Белая мужская футболка измазана внизу кровью.

— Иди ко мне, пожалуйста. — молю, протянув к ней руки. Она не шевелится. Сидит так и ревёт. Сам делаю шаг. А потом ещё и ещё, пока не обхватываю её руками и не стаскиваю с подоконника. Она вся мокрая от дождя и слёз. Ледяная. Трясётся. Прижав с силой к груди, придавливаю ладонью голову и опускаю на макушку подбородок. — Всё-всё… Уже всё.

Царёва заходится навзрыд. На ногах не стоит. Как подкошенная сползает вниз, но я держу. Намертво. Возможно, физическая боль, которую не осмысленно ей причиняю, и сильная, но колотит нас обоих не от этого.

Как представлю, что потерять мог… Даже если это и манипуляция — похуй.

Закапываюсь лицом во влажные волосы. В немой попытке успокоить, дёргаными движениями глажу спину.

— Всё, девочка моя. Успокаивайся. Не плачь. Не плачь, пожалуйста. Я тоже тебя люблю, Крис. И без тебя тоже не хочу.

Не знаю, почему прорываются именно эти признания. Злость ещё бурлит, но где-то на задворках. То, как она рыдает… Нет, так не играют.

— Тише… Девочка моя маленькая… Тише… Не плачь. Я с тобой. С тобой, любимая.

У самого ноги подкашиваются. Закипевший в крови адреналин идёт на убыль. Колошматить начинает сильнее. Хочется вместе с ней выть. Не вою, конечно. Сдерживая эмоции, успокаиваю Фурию. В ротовой не осталось живого места — всё изгрыз. Противный металлический привкус и кровавая слюна заполняют все рецепторы.

Крепче сдавливаю Кристинку, отрываю от пола и усаживаю на кровать. Опускаюсь на колени между её ног и роняю на них голову. Зажмуриваюсь, прокручивая в голове все события, начиная с первой встречи. Тело может обманывать. Жесты, мимика, слова. Но не её глаза. Первый раз настоящую Царёву увидел в машине, когда она так же плакала. А после этого уже понеслось.

«Я вынесу, Манюнь. За двоих выстою. Не надо пополам делить. Всё отдавай. Заберу.»

Не выстоял. Под грузом собственных чувств обрушился и её не прикрыл. Вдвойне больнее сделал. Обещал быть рядом, когда нужен, а в самый неподходящий момент сломался и ушёл. Сорвался. Сорвался на девочку, для которой во всём первым стал. Как сам мечтал ночами. Как она хотела.

Глазные яблоки жжёт. Плотнее смыкаю веки.

Оказывается, можно любить так, чтобы до слёз. До разрыва сердца. Никаких слов не хватит, чтобы исправить ситуацию.

Крепче сдавливаю руки на тонкой спине. Не знаю, кого трясёт сильнее. Тонкие пальцы Кристины касаются волос. Ладонь с дрожью проходит по голове и замирает. Поднимаю на неё замыленный взгляд. Не прошу прощения. Это не спасёт. А что спасёт, понятия не имею. В голове только звенящий ветер гуляет, разбросав все слова.

— Ан-ндрей. — запинаясь, шепчет Фурия.

Ловлю её руку и прибиваю к губам. Как преданный щенок, влажным взглядом смотрю в заплаканные глаза. А сказать так нихера и не могу. Если мне больно, то что сейчас происходит с ней?

— Что? — выталкиваю сквозь болезненный спазм. Она плечами стирает слёзы там, куда дотягивается. Смотрит так затравленно. Будто боится хоть слово сказать. Я тоже боюсь. Но говорю. — Не молчи, Манюня. Говори, кричи, бей меня. Делай что хочешь, только не молчи.

— Т-ты правда первый?

Раньше больно было? Нихуя. Пекло только начинается. Жжёт в груди нестерпимо.

— Лучше бы я им не был. — бросаю зло, но злюсь на себя, не на неё.

Поднимаюсь на ноги и отворачиваюсь. Вытягиваю пачку из кармана. Даже в рот сигаретой попасть не с первого раза получается. Затянувшись, роняю веки.

Не прощай меня, Кристина. Не смотри так, словно ты виновата. Не смотри, прошу. Этого не переживу.

Хочется самому в открытое окно выйти. Решить свой долбоебизм одним шагом. Но так было бы слишком просто. Высовываю голову под дождь, но и это не помогает. Капли — как горючее в пожаре. Закрываю окно на проветривание. Поворачиваюсь и смотрю на Кристину. Она так и сидит. Пальчиками водит по красным полосам на белой ткани.

Блядь, да как это возможно, чтобы после изнасилования она осталась девственницей?

Тушу сигарету в пепельнице и нерешительно возвращаюсь к ней. Падаю на колени. В прямом смысле падаю. Сгребаю в ладонях ледяные пальцы. Оба молчание сохраняем.

Что говорить? Что делать? Как вымаливать прощение? Да, блядь, никак!

— Ты злишься? — шелестит Крис.

Тяжело сглатываю. Отвожу взгляд в сторону.

— На себя. Ты