Чёрная стая - Ольга Игоревна Сословская

— Могу у Юргиса тулуп одолжить, — криво усмехнулся Войцех, — полу поджечь, вшей напустить — будет костюм русского офицера кампании двенадцатого года. Куда как патриотично. Сам-то в кого рядиться будешь, уже решил?

— Я у горничной княгини Эстергази справлялся, — чуть смущенно признался Вилли, — Полина в маскараде цыганкой будет. Ну, я и подумал…

— А петь-то ты, как цыган, можешь? — осведомился Войцех, припоминая свои визиты в хор. — Ну, как княгиня серенаду затребует? Справишься?

— Эх, не в отца я пошел, — расстроился младший Радзивилл, — мне медведь на ухо наступил еще в колыбели. Если я запою, княгиня в свои венгерские поместья умчится после первого же куплета. Что же мне делать?

— А ты медведя этого злополучного на цепь возьми, — посоветовал Шемет, — совсем по-цыгански получится.

— Да где ж я тебе медведя возьму? — насупился Вилли. — Тебе бы все шутки шутить, а у меня, может, другой оказии не будет. Да и не пустят меня с медведем.

У Вилли задрожала губа, и Войцех устыдился, вспомнив себя, влюбленного в первый раз и отчаянно страшащегося не дождаться взаимности.

— Будет тебе медведь, — рассмеялся он, — только на цепь меня не сажай, я и без нее на задних лапах похожу.

— Вот уж не знаю, как и благодарить, — разулыбался Вилли, — век не забуду.

— Идем уже, — Войцех похлопал его по плечу, — не то опоздаем к портному и придется тулуп надевать.

Первоначальное намерение влезть в целую медвежью шкуру Войцех отбросил после недолгих размышлений. Танцевать в таком виде было решительно неудобно, а изображать цыганского топтыгина целый вечер в его планы не входило. Костюм вышел вполне театральный, ладно подогнанный по фигуре и не стесняющий движений. Меховая шапка с круглыми ушами покрывала голову, а маска из папье-маше довольно правдоподобно имитировала добродушную ухмылку, коварство которой обмануло не одного охотника.

Появление друзей во дворце Хофберг, императорской резиденции, не прошло незамеченным, и княгиня Полина Эстергази, черноволосая быстроглазая венгерка, звеня золотыми монистами и сияя бриллиантовыми пуговками на алом корсаже, выразила желание поплясать и с медведем, и с его вожатым. Следующий танец обошелся уже без медведя, и Войцех, свободный от дружеских обязанностей, отправился на поиски безобидных приключений, полный твердой решимости не уступать соблазнам.

Ярко освещенные залы императорского дворца заполнили крестьянки в шелках и бархате, кружевных мантильях и золотом шитье. От блеска самоцветов слепило глаза. Принцессы и княгини, в тончайших блузах, открывающих глазу нежные прелести высокой груди и округлых плеч, спрятали под масками лица, но многих можно было узнать по фамильным драгоценностям, на которые можно было бы скупить не одну деревню, вместе с тягловым скотом и прочим инвентарем. Кавалеры в расшитых кафтанах и жилетах не уступали в блеске своим визави, и Шемету подумалось, что медвежья шкура — не самый плохой выбор.

Оркестр, однако, был совсем недурен, а пара бокалов шампанского окончательно прогнала из его головы серьезные мысли, и Войцех окунулся в пьянящую атмосферу праздника, решив отложить политические интриги до другого случая.

К полуночи твердая решимость не то чтобы ослабла, но как-то перестала занимать его мысли, и разгоряченный танцами и двусмысленными разговорами Войцех, спросив у проходившего с подносом лакея стакан лимонаду, направился в оранжерею, охладить пыл. В длинном помещении под стеклянной крышей красные китайские фонарики, свисающие с апельсиновых и лимонных деревьев, разгоняли душный полумрак, из темных уголков доносился приглушенный шепот и шелест сминаемого шелка, но здесь, все-таки, было не так многолюдно. Присев на кованую скамью с узором из сплетенных листьев, Войцех приложил ледяной стакан к пылающему лбу, и вздохнул. Всю пышность бала отдал бы он за скромный уют квартирки в Пасси.

* * *

— Удачная мысль, граф, выставить напоказ свое истинное лицо там, где другие пытаются его скрывать.

Безупречный французский с неуловимым мягким акцентом. Холодная ирония, небрежная уверенность. Голос показался до боли знакомым. До страшной, раздирающей внутренности боли, которую хотелось, да не получалось забыть, как дурной сон. И маску он тоже узнал, гладкое белое лицо с павлиньим пером, окаймляющей левую глазницу. В черных прорезях маски глаза пылали красным, отражая свет китайских фонариков.

— Кажется, я должен вас поблагодарить, — почти не дрогнувшим голосом заметил Войцех, — но, по правде сказать, я не уверен, стоит ли это благодарности. Моя жизнь принадлежит мне, незнакомец.

— Вы все еще не верите в вечную жизнь? — бесстрастная маска не улыбнулась.

— А должен? — пожал плечами Войцех. — Если я ошибаюсь, и там, за гробом, что-то есть, я узнаю это. Знать и верить — не одно и то же.

— Вы узнаете это, граф, — кивнула маска, — прежде, чем умрете. Даю вам слово.

— Приходите лет через пятьдесят, — рассмеялся Войцех, — я собираюсь жить долго.

— Дольше, чем надеетесь, и меньше, чем думаете, — алое пламя полыхнуло в черных глазах нестерпимым блеском. — Вам понравилось убивать?

— Нет, — уверенно ответил Войцех.

И задумался. Незнакомец умолк, терпеливо ожидая ответа.

— Нет, — повторил Войцех, — мне нравится побеждать. Это честная игра, незнакомец.

— В таком случае я ошибся, — вот теперь насмешка прозвучала неприкрыто и явственно, — примите мои поздравления, граф, у вас удачный костюм.

Ответить Войцех не успел, собеседник растворился в тенях, и только дальний шепот прошелестел в листве, то ли эхом, то ли отзвуком собственных мыслей Шемета.

— Мы еще встретимся, дитя. Мы непременно встретимся.

Санный выезд

Приглашением на торжественную заупокойную мессу по невинноубиенному Людовику XVI Шемета обошли, чему граф был рад несказанно. Талейран, окрыленный успехами своей закулисной дипломатии, всего за несколько месяцев вернувшей побежденную Францию в первый ряд влиятельных европейских держав, задумал приобщить все венское сообщество к двадцать второй годовщине казни злополучного монарха. Богослужение в соборе Святого Стефана должно было не только напомнить нынешним властителям Европы о славном прошлом, но и подчеркнуть важность принципа легитимности, а также ненавязчиво продемонстрировать правомерность сохранения королевства Саксонии и восстановления на престоле Неаполя законной династии.

У Войцеха, всем сердцем разделявшего идеалы революции, хотя и признававшего, что выплеснувшаяся стихия сметала без разбора правых и виноватых, вспыхнуло горячее желание заявиться в собор в красном фригийском колпаке, но доводы разума пересилили, и он решил не дразнить гусей. Князь Радзивилл был прав, судьбы Европы сейчас могли зависеть от столь малых и непредсказуемых величин, что стоило поберечь свои усилия до более подходящего случая.

* * *

В большом санном выезде, состоявшемся на следующий после богослужения день, Войцеху тоже довелось принять только косвенное участие. Тридцать больших саней ждали седоков