Она - моё табу - Настя Мирная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Дембель.
Долгожданный и желанный день свободы.
Последнее построение, последняя поверка, последний спетый хором гимн под оглушающую музыку военного оркестра, последний марш и последний залп из автоматов.
Ко многим парням приехали родные. Мои тоже хотели всем семейством прилететь во Владик и посмотреть на меня. Но я не хотел. Настоял, что это лишняя трата времени и денег. С паническими атаками Даньки и на самолёте вряд ли будет хорошей идеей. Увидимся дома. Совсем недолго осталось.
Предки Макея наняли профессионального оператора и обещали переслать видео после монтажа. Елизавета Игоревна тоже не смотрит мне в глаза. Она обнимает меня как родного и плачет, причитая, что она бы хотела, чтобы всё сложилось иначе. Его отец протягивает руку, но не улыбается.
— Не теряй связь с Павлом.
— Постараюсь.
На самом деле я уже её потерял. Как только сяду в поезд, оборву все контакты, связывающие меня со срочкой, Кристиной и волшебным летом, которое закончилось разъебавшей меня осенью.
Прощаемся с парнями. Пожимаем руки, обнимаемся, смеёмся, подкалываем друг друга, обмениваемся контактами. Я цинично обещаю сам связаться с ними. Сейчас ложь и улыбки даются легко. Когда сердца нет — вообще всё просто. И смех, и слёзы, и казаться искренним.
— Давай, Диксон, не теряйся. И забей на неё. Считай, приятно скоротал последние месяцы неволи. Лучше себе найдёшь. — усмехаясь, трещит Дан.
— По любому. — соглашаюсь легко, хлопая его по спине.
Но глаза сами скользят в толпе от человека к человеку, выискивая её шоколадные волосы, опиумную улыбку на маковых губах, светящиеся тигрино-янтарные глаза, чтобы увидеть её ещё хоть один раз. Обжечься, разбиться и понять, что она больше не моя. Но это бессмысленно. Её нет. Разве этого недостаточно, чтобы сделать вывод?
Возвращаюсь в казарму, в родной кубрик, бывший домом в течении года. Провожу ладонью по подушке, пахнущей Фурией. Забираю огромный неподъёмный рюкзак. Замечаю своё отражение. Парадная форма сидит идеально. Красиво, празднично. Даже разбитые и опухшие руки теряются на фоне этого. Глаза только опустевшие и улыбка искусственная, а так красавец жених, как сказала бы мама. И я был женихом. Потрясающие несколько недель. А теперь я свободен. Полностью.
В последний момент вытаскиваю из кармана маленький хрустальный флакончик духов и кладу его под подушку. Кристина тоже здесь останется. Хватит себя мучить.
— Ты чего долго так? — вылетает из-за угла Макеев. — Там на дорогах пиздец. Опоздаешь на поезд.
Приподнимаю уголок губ. Пахан отводит взгляд. Кажется, эта дружба тоже остаётся здесь.
В Прадике Пахиного отца едем молча. Атмосфера гнетущая, какая-то тяжёлая аура. Будто все они виноваты в том, что Фурия расхуярила меня.
Мой поезд уже стоит. Показываю паспорт и ВПД. Закидываю на верхнюю полку рюкзак и выхожу на улицу. На перроне с жадностью затягиваюсь дымом. В последние дни опять очень много курю. И сигареты крепче покупаю. Макей тоже загребает никотин. С его родителями я попрощался ещё в машине. А сейчас я всё бегаю взглядом по прохожим. Надежда — поганое чувство. Ведь и она разобьётся. Таращусь на здание вокзала, из которого выход на перрон. Да, я жду её. Надеюсь… Идиот. Она не придёт. Не сядет со мной в поезд.
— Скорый поезд ноль ноль девять Н, Владивосток-Москва отправляется с третьего пути. Просьба пассажиров занять свои места. — разносится над головами из громкоговорителей.
— Пора. — тяну лапу другу. Крепко обнимаемся. — Береги себя.
— И ты себя. — жмёт Паха к себе. Размыкаем объятия, но он удерживает мою руку. Впервые за несколько недель смотрит прямым взглядом и бомбит: — Крис не такая. Она тебя реально любит. Не сдавайся так просто.
И, отвернувшись, молча уходит.
Болит же, сука, по ней. Блядская надежда. Проводники уже закрывают двери в тамбуры. Провожающие покидают перрон. Некоторые машут в окна. А я всё стою и жду.
— Давай, Кристина. Только приди. Я всё прощу тебе. Не забирай мою надежду. Я вернусь к тебе. Я полечу за тобой на край света. Только приди. Дай знать, что не всё кончено. — шепчу негромко, но чётко. — Пожалуйста, Фурия. Я люблю тебя. Люблю так сильно, как быть не должно. Не рушь всё. Умоляю.
Закрываю глаза. По щеке скатывается слеза. Зло стираю её бинтом и запрыгиваю на подножку начинающего трогаться поезда. Люди уменьшаются. Состав наращивает скорость. Зажмуриваюсь. Адски больно, когда тебя лишают надежды. Нельзя нарушать табу. Цена слишком высока. Запредельная.
Пространство прорезает полный боли и отчаяния женский крик. Он такой громкий, что я открываю залитые слезами глаза и всматриваюсь в разноцветные человеческие пятна, оставшиеся на перроне. И мне кажется, что я вижу Кристину. Мне так сильно хочется в это верить, но я запрещаю себе это делать. Теперь у меня новое табу.
— Прощай, Кристина Царёва. Надеюсь, ты сделала выбор, который принесёт тебе счастье.
Отворачиваюсь и толкаю дверь в купе.
Домой.
Глава 55
Когда рушатся мечты
Я пришла, Андрюша. Не могла не прийти. Не увидеть тебя ещё хотя бы разочек, пусть даже на расстоянии.
Широкая серая толстовка, тугой пучок на затылке, капюшон на лице. Прямые серые спортивные штаны. А ведь мне хотелось надеть для него то самое нежное салатовое платье, которое готовила для нашей встречи. Распустить волосы так, как ему нравится. Броситься ему на шею и шагнуть с ним в поезд.
Но этому не суждено сбыться. Никогда.
Вжавшись в стену здания вокзала, прячусь в тени широкого резного карниза. Руки дрожат. Непослушные пальцы касаются подрагивающих губ, что так истосковались по его поцелуям.
— Скорый поезд ноль ноль девять Н, Владивосток-Москва отправляется с третьего пути. Просьба пассажиров занять свои места.
Сейчас он уедет навсегда. А я ничего не могу сделать, чтобы изменить это. Зажимаю рот ладонью, глядя на него, такого красивого, статного, сильного, надёжного, любимого. Сдерживаемые крики рвут грудную клетку, но я не позволяю себе кричать. Только слёзы никак не могу остановить. Остервенело стираю их снова и снова,
