Она - моё табу - Настя Мирная

Андрей обнимается с Пашей на прощание. Вижу, как хмурится лоб, когда друг что-то говорит. Макеев уходит. Сейчас и Андрюша сядет в поезд.

Но он не садится. Стоит и с надеждой обводит взглядом людей, здание, перрон. Он ищет меня. Он меня ждёт, несмотря ни на что. Даже думая, что я в Америке, всё равно надеется, что я передумаю.

Боже, я не могу так! Не могу отпустить его!

Срываюсь вперёд. Крепкие, сильные руки дёргают меня обратно и зажимают рот. Слёзы заливают их. Грудь трясётся от невыраженных всхлипов. Поезд трогается. Андрей стоит. Он ждёт.

Боже… Боже… Я люблю тебя! Прости меня! Прости! Останься!

Нет-нет-нет! Садись в поезд! Уезжай! Ненавидь меня! Никогда не прощай!

Я делаю это ради тебя. Я хочу защитить тебя, любимый мой.

Уезжай.

Останься.

Вали уже! Забудь обо мне!

Обними! Обними! Прижми к себе. Поцелуй. Скажи, что всё будет хорошо. Я тебе поверю! Поверю!

Меня душит отчаяние и паника. Слёз становится слишком много. Они размазывают всё. А я хочу его видеть. Хочу помнить.

Кручу головой и вырываюсь. Бешено тру глаза, только чтобы рассмотреть, как он запрыгивает на подножку. Поезд, стуча колёсами, увозит мою любовь и моё счастье. Так правильно. Так должно быть. Дома, без меня, он и его семья будут в безопасности. Савельский не доберётся до них. Он не тронет их, не исполнит свои угрозы, если мы расстанемся. Ему не за чем будет это делать.

— Андрей… Андрюша… Не-е-е-е-ет!!! — вырывается-таки полный боли вопль.

Состав уменьшается. Вырываюсь и бегу за ним. Спотыкаюсь, почти ничего не видя. Врезаюсь в кого-то, но продолжаю бежать, словно могу догнать. Но я не могу! Он только отдаляется.

На краю платформы меня тормозит папа. Сжимая за талию, отрывает от земли, а я кричу. Просто бездумно вою во всё горло, стараясь спасти свою рушащуюся жизнь, свои разбитые мечты, свою растоптанную любовь. Мечтая вместе с этим криком изгнать из себя жизнь. Я бьюсь и извиваюсь в его руках, готовая бежать за любимым до самого Петрозаводска.

— Отпусти меня! Я хочу быть с ним! Я люблю его, папа! Люблю!!! — визжу истерично, захлёбываясь и задыхаясь.

Он ставит меня на землю, тут же повернув лицом к себе. Крепко прижимает к груди за плечи и голову. Отчаянно хватаюсь за тонкую ветровку и рыдаю. Он успокаивающе гладит, но я не могу успокоиться.

— Я знаю, дочка. Знаю. Понимаю, маленькая моя. Надо потерпеть. — приговаривает отец, прижимаясь губами к волосам. — Я понимаю, как тебе сейчас сложно и больно, но не забывай, для чего мы делаем это. Если бы ты рассказала правду, он бы остался. Или постарался увезти тебя с собой. И тогда Савельские уничтожили бы и его семью тоже.

Зажмуриваюсь, вспоминая все угрозы Саши найти что-то в архитектурной компании Виктора, посадить его за взятничество и отмывание денег, лишить их дома, вышвырнуть несовершеннолетних братьев Андрея на улицу. А его… Его он грозился искалечить. Отрезать член, сделать импотентом, изуродовать. Сделать всё, чтобы он сам не захотел жить. Я не верила в это, пока он не положил передо мной на стол всю-всю информацию об Андрюше и его родных. Из этой папки я узнала, что младшая сестрёнка в пять лет почти осталась инвалидом, не могла ходить. А Савельский смеялся и обещал, что навсегда усадит её в инвалидное кресло. Там было много фотографий. Новых. Сделанных после того обеда у нас дома, когда Дикий вмешался в наш разговор. Тогда Саша всё понял и готовился к полному разрушению моей жизни. Он хочет меня в жёны не из-за любви. Чтобы иметь возможность мучить, издеваться, мстить за всё, в чём я, по его мнению, виновата.

Он не оставил мне вариантов. Я должна была порвать со своим любимым мужчиной, за которого мечтала выйти замуж и с которым хотела прожить всю свою жизнь до глубокой старости, родить ему детей и стать для него такой женой, которая достойна идеального мужа. Но этого никогда не случится. Я стану женой другого мужчины. Мои дети никогда не будут носить эту странную, немного смешную фамилию: Дикий. Как-то я завила ему, что ни за что на свете не стану из «Царевны» «Дикаркой».

Боже, какой же дурой я была.

Сейчас мне ужасно хочется попросить у него прощения за эти слова и сказать, что фамилия любимого самая лучшая и желанная, как бы он не звучала.

Но и этому не суждено никогда случиться.

Папа заверяет, что мой брак — временный. Что надо больше времени, чтобы прижать Савельских, собрать на них достаточно компромата. А после я смогу позвонить Андрею и всё рассказать. Но как я должна это сделать? Я разбила ему сердце! Предала! Выхожу замуж за другого! После того, как столько раз заверяла, что он навсегда будет для меня единственным.

Трусь лицом о шелестящую ткань отцовской куртки, размазывая по ней слёзы.

— Я так сильно люблю его. Не смогу без Андрея. Я не справлюсь, пап. — шепчу сорванным от крика голосом.

Он уехал…

Слёзы опять скатываются и разбиваются о землю, часть оседает на одежде, часть падают на губы, и я слизываю их.

Папа сдавливает плечи и отодвигает меня назад. Крепко удерживает за подбородок и уверенно заявляет:

— Справишься, Кристина. Должна. Если ты хочешь выстоять в этой войне, то ты обязана взять себя в руки. Ты — Кристина Царёва и ты победитель. — напоминает мою мантру. — Не смей проигрывать этому зазнавшемуся уроду, решившему, что шантажом он сможет получить желаемое. Не сможет. Мы превратим его жизнь в ад. Самое главное, необходимое и сложное ты уже сделала. Ты отпустила любимого человека. Разве это не самое тяжёлое из всего, что тебе предстоит сделать? Удержать просто. Чтобы отпустить нужна огромная сила. Она у тебя есть. Здесь. — прикладывает ладонь к замершему в груди сердцу. Оно отзывается коротким, слабым, неуверенным ударом. Оно хочет биться. Оно желает мести. — Её хватило, чтобы игнорировать звонки и сообщения, не писать и не звонить, играть роль. Её хватило, чтобы позвонить и спокойно, без лишних слов и эмоций вырвать сердце парню, который готов был всю жизнь носить тебя на руках. И когда всё закончится, уверен, что и у него хватит сил, чтобы понять и простить тебя.

— А если он женится к тому времени? Заведёт семью? — лепечу, кусая губы.

— Значит, он не любил достаточно. И это не твой человек.

— Нет, папа. — качаю головой. — Мой.

Оборачиваюсь на рельсы, по которым укатил поезд, и слегка