Она - моё табу - Настя Мирная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я не стану говорить об этом. Особенно с тобой.
— Кто это сделал? — настаивает Андрей.
Оттолкнувшись, перекатываюсь на другой край кровати и свешиваю с неё ноги. Стискиваю полотенце на груди и иду к шкафу. Вытаскиваю оттуда Пашкину футболку и рычу:
— Отвернись.
Бросаю на парня косой взгляд и жду, пока он с тяжёлым выдохом не сядет спиной ко мне. Сбрасываю полотенце и надеваю футболку, достающую мне почти до колен. Молча выхожу из спальни и иду в ванную. Натягиваю нижнее бельё и умываюсь холодной водой. Горящие глаза не остужает, но приятно холодит. Выпрямляюсь и едва не кричу, скрещивая взгляды в отражении небольшого зеркала.
— Кто это сделал и почему ты никому не сказала? — цедит Дикий резко, сбивая фаланги в кулаки.
Выглядит он угрожающе, но это не значит, что я стану рассказывать ему историю своего позора. Глубоко вдохнув, прокручиваюсь лицом к нему, опираясь спиной на раковину. Складываю руки на груди и бросаю с металлическими нотами в сорванном от рыданий голосе:
— Тебя это не касается, Андрей. И вообще никого. Это только мои проблемы. Если бы ты так сильно меня не напугал, то и ты ничего не узнал бы. А теперь ты, как и я, унесёшь этот секрет в могилу.
— Кто, Кристина? — давит интонациями.
— Не твоё дело. — обрубаю зло, а следом ещё злее добавляю: — Ты не имеешь права задавать мне вопросы. Особенно после того, как ушёл с Танькой. Если тебе надо кого-то пожалеть, то вали к ней.
Он, не разжимая зубов, шагает на меня. Вжимаюсь в раковину, но глаз не отвожу, давая знать, что моя решимость непоколебима.
— Кто? — ставит на повтор вопрос.
— Не. Твоё. Дело. — отпечатываю по каждому слову металлом. — Мы никто друг другу.
— Ошибаешься, Царёва. — рявкает приглушённо, но от этого ещё явственнее ощущается исходящая от него негативная аура.
— Это ты ошибаешься, мальчик. — чеканю раздражённо, тыча указательным пальцем ему в грудь. Андрей сгребает меня за талию и дёргает на себя. Наклонив голову, прихватывает своими губами мои. Самозабвенно кручу головой, ускользая от его гипноза. — Ты не смеешь меня целовать после неё! Ясно тебе?! Или тебе всё мало?! Сначала трахал её, а теперь хочешь меня?! — ору, чувствуя твёрдый горячий жезл, упирающийся в живот. — Я тебе не шлюха, которая спокойно стерпит такое отношение! — наращиваю обороты, прикладывая его в грудную клетку обеими ладонями. — Отвали, Дикий!
— Если и трахал, то это не твоё дело. — шипит угрожающе.
— Не моё дело, да?! Отлично! Убирайся! Вали к ней и никогда больше не попадайся мне на глаза! Иначе я закончу начатое и уничтожу тебя!
— Дебилка! — гаркает с бешеным раздражением. — Тебе мало того, до чего ты меня уже довела?
— Я тебя довела?! Ты совсем больной?! — возмущаюсь, только чтобы не выказывать, как сильно и глубоко ранит то, что он был с другой. И не важно, Киреева это или любая другая. Мне больно. — Тебе же только секс нужен! И неважно с кем!
Он вдавливает своё лицо в моё и высекает на выдохе:
— Ошибаешься, Фурия. Пиздец как сильно. Мне. Нужна. Ты. Только, блядь, ты. Потому что я тебя ненавижу.
— Как сильно? — выталкиваю тонким шелестом.
— До полного безумия, Кристина.
Глава 16
Яд, наркотик, смерть — всё это её губы
Я был на грани. Стоял на самом краю, едва не сделав шаг в пропасть. Стоило столкнуться с голой Фурией в квартире сослуживца, и всё, что топил внутри себя в последние две недели, вырвалось наружу. Я был близок к тому, чтобы изнасиловать её. В прямом, блядь, смысле. Меня не останавливало то, что она сухая, как древесная щепка, что перепуганная до полусмерти, что заливалась слезами и умоляла остановиться. Мне выбило все пробки и снесло крышу настолько, что единственное, остановившее безумную жажду, это признание Кристины в том, что она подверглась насилию.
Я не могу простить себе того, что заставил её проходить через этот кошмар во второй раз. Но ещё сильнее желание голыми руками разорвать того, кто сделал это с моей Фурией. Я не лучше той мрази и способен это признать, но облегчения это осознание не приносит.
Как бы меня не разносило, я не имел права брать её силой. Даже тупо, мать вашу, касаться её и просто думать об этом.
И сейчас, спустя полтора часа истерики, когда она билась в моих руках, рыдала и умоляла не делать этого снова, Царёва дрожит. Эта дрожь не покидала её и когда в кровати лежали, и пока одевалась, и в ванне. Её гневные фразы и обвинения мало меня задевают. Но вот страх в скрипящем голосе, нездоровый блеск в расширенных зрачках, сбитое дыхание и нежелание вообще кому-либо рассказать о том, что какая-то мразь принудила её к сексу, всё это вскрывает мне рёбра и колупается ржавым гвоздём в сердце.
Я говорю, что ненавижу её до полного безумия. И это голая, ничем не прикрытая правда с одной загвоздкой. Я просто не способен произнести "люблю" и заменяю его антонимом.
И в эту секунду, глядя прямо в тигриные глаза, переполненные слезами, не могу признаться, пусть это чёртово признание и висит на кончике языке. Возможно, всё дело в том, что раньше я это уже говорил, а закончилось всё ничем. С Царёвой у меня ещё меньше шансов, чем было с Алей. А после того, какой хуйни натворил, даже думать о ней права не имею. Но как справиться с собой, когда она так близко? Когда опиумные губы, покрытые каплями воды и царапинами, всего на расстоянии выдоха? Когда мои руки сдавливают тонюсенькую талию? Когда бесформенная футболка сводит с ума похлеще тех блядских тряпок, что она таскала? И как оставить её одну в таком неадекватном состоянии?
У самого в душе гремучая смесь из яда, сожаления, отвращения к самому себе, эйфории и возбуждения. Несмотря на ужас произошедшего, Крис меня заводит. Сильно. Неконтролируемо. Но приходится справляться с возбуждением, ибо теперь я и пальцем её не коснусь.
— Фурия. — выдыхаю, успокаивая бушующие чувства. Накрываю ладонью её щёку, ласково гладя большим пальцем скулу и висок. — Хватит уже психовать. Я повёл себя как животное, но это не значит, что я последняя скотина, ебущая всё, что движется.
Она, встрепенувшись, поднимает вверх янтарный взгляд из-под ресниц. Смотрит с недоверием и опаской. Те же эмоции и в тихом голосе сквозят:
— Ты не спал с Танькой?
Насколько надо быть идиотом, чтобы