Дебютантка - Марго Вуд

– Что именно?

– Для начала можем поболтать на нейтральную тему и через несколько часов наконец доберемся до истинной причины, которая привела меня сюда. Или пропустим прелюдию и сразу перейдем к главному.

– Я за второй вариант. Давай ближе к делу, – отвечаю я. – Выкладывай, зачем пришел.

– Хочу снова стать твоим другом.

Я наваливаюсь на стену и скрещиваю ноги перед собой. Смотрю вниз на завитки сливок в кофейной кружке.

– Не знаю, Мика… Вопрос в том, могу ли я тебе доверять?

– Конечно, ведь я твой должник, – отвечает он, а затем делает паузу, собираясь с мыслями. – И еще я бросаю писать отчет.

Стоп. Вот так поворот… Я поднимаю глаза на Мику. Он продолжает:

– На следующий день после того, как я приехал домой на каникулы, отец затащил меня к себе в кабинет. Я думал, он как обычно заведет свою пластинку: «Почему ты не такой, как твой брат?» – но он подошел к столу и достал копию моей статьи из The Daily Beacon – про кризис платного образования в Америке. Помнишь, ты распечатала ее и отправила ему по почте перед зимними каникулами? Эллиот, он хотел сказать, что очень гордится моей работой…

Мика откидывает голову и принимается обмахивать глаза.

– Вот уж не ожидала, что у тебя есть чувства, – шучу я. А ведь и правда, эта сторона Мики до сих пор оставалась для меня неизвестной.

– Заткнись и дай мне закончить, – любезно просит он, тянется за салфеткой на столе Люси и вытирает глаза, а потом продолжает: – Эллиот, отец никогда – ни разу – не говорил мне, что гордится. Он особенно злился на меня с тех пор, как я решил поступить в Эмерсон вместо Университета Южной Калифорнии – вслед за ним, мамой и братом. Поэтому, когда отец сказал, что гордится моей статьей, я впервые за долгое-долгое время почувствовал внимание и поддержку.

– Это реально круто, Мика. И все-таки при чем здесь я и твое желание бросить отчет?

– При том, что я твой должник. После разговора с отцом я все каникулы думал о том, с каким удовольствием работал над статьей. И что мой отчет изжил себя. То есть, конечно, мне нравится писать обо всех наших делишках, и в глубине души я всегда буду любить сплетни. Но отчет уже не приносит мне удовольствия, как раньше, да и в учебе не помогает, в отличие от статьи про студенческие кредиты.

Я допиваю остатки кофе и отставляю кружку в сторону.

– Вот чего я не понимаю: если ты закрываешь отчет, почему все еще хочешь вытянуть из меня подробности того вечера? Откуда мне знать, что ты не передумаешь на следующей неделе и не напишешь об этом?

Лицо Мики омрачается.

– Когда Роуз сказала, что я конкретно промахнулся насчет тебя и Кентона, мне стало тошно. Не хочу быть таким журналистом и таким другом. Знаю, что говорю путано и издалека, но я так пытаюсь извиниться. Сожалею о том, что написал о тебе. И еще больше, что расстроил вашу с Люси дружбу.

Он умолкает и делает глубокий вдох. Одной рукой обхватывает себя за живот, на другую кладет голову. Никогда раньше не видела его таким несчастным… Возвращаясь с каникул, я поклялась найти возможность простить Мику. Если не сейчас, то когда?

Я встаю, делаю три шага, залезаю на кровать Люси и устраиваюсь рядом со своим другом.

– Хочешь знать, что произошло тем вечером? – тихо спрашиваю я его.

– Только если ты хочешь мне рассказать, – говорит он.

– Хочу.

И я все выкладываю своему другу.

И друг слушает.

С начала второго семестра прошло три недели, а мы с Люси до сих пор так и не поговорили. Первые несколько дней дались особенно тяжело. Очутившись в невыносимой тишине комнаты, я почувствовала себя… одинокой. Хотя стараюсь расширять круг знакомств и заводить новых друзей. Вместе с Брэдом мы посещаем занятия по сторителлингу и написанию коротких сценариев, а еще работаем над совместным проектом. Мы пару раз встречались в библиотеке и вдвоем написали сценарий анимационной короткометражки. В основу легла забавная теория Реми о собаках и о том, почему они обнюхивают друг друга. Реми позвонила во время нашего первого мозгового штурма. Я собиралась отправить звонок сестры на голосовую почту, однако Брэд изъявил желание поговорить. Поэтому я включила Реми на громкую связь и слушала, пока они сочиняли безумную историю, которую мы затем превратили в сценарий. И теперь мы с Брэдом вроде как друзья – или, по крайней мере, близкие соседи.

Что до других моих занятий… Я посещаю еще один спецкурс – «Введение в изобразительное искусство» – и два общеобразовательных: «Основы литературы» и «Введение в этику». Не буду врать тебе, читатель: они пресные и не такие веселые, как написание сценариев. Однако я делаю все возможное, внимаю и учусь.

Еще я стараюсь правильно питаться. Овощи все так же омерзительны, от капусты меня просто воротит, зато я ни разу – подчеркиваю: ни разу – не притронулась к сухим завтракам за последние три недели. Сначала я думала, что умру без сахара. Но оказалось, что, если питаешься здоровой пищей, вроде как меньше чувствуешь себя слизнем. По четвергам мои занятия заканчиваются к двум часам дня, поэтому у меня вошло в привычку устраиваться в столовой после обеда и заниматься до ужина.

Именно там я сейчас нахожусь – в толстовке с капюшоном и наушниках, забилась в угол кабинки, лицом к окну, и работаю над статьей для курса по основам литературы. Краем глаза замечаю, как на стол опускается поднос. На нем – тарелка картофельного супа с капустой и небольшая порция салата. Я знаю, кто так ест. Снимаю наушники, поворачиваюсь и вижу у своего закутка Люси. В руках у нее второй поднос с едой.

– Можно мне присесть? – вежливо спрашивает она.

– Конечно, – отвечаю я.

Люси садится напротив и пододвигает ко мне второй поднос. На нем вафля с шоколадной крошкой и миска с Froot Loops. Я на грани того, чтобы зареветь прямо сейчас, но сдерживаюсь: слезы еще понадобятся для предстоящего разговора. Люси тянется к супу и начинает есть, а я вгрызаюсь в вафлю.

– Не припомню, чтобы ты ела настоящую еду на ужин, – говорит Люси между глотками.

– Кому нужна настоящая еда, если сухие завтраки доступны круглосуточно? И все же, я съела приготовленную на пару брокколи примерно четыре часа назад, – говорю я осторожно, будто ступая по скользкому льду. Мы подруги? Или нет? Мы соседки по комнате? Она все еще ненавидит меня? Каждый удар сердца – как удар молота. Несколько минут мы едим в тишине. Когда тарелки пустеют, Люси поднимает на меня глаза.

– Я говорила с Роуз, – произносит она и делает паузу, переводя