Японская война 1904. Книга третья - Антон Дмитриевич Емельянов

Значит, и его эти смерти среди пленных зацепили, причем настолько, что он сорвался даже на своих. Они ведь и раньше с Мелеховым всегда спорили по поводу отношения к солдатам, но никогда это не было так зло.

— Жертвовать? — Павел Анастасович только рукой махнул. — В бою⁈ Да! Я сам, мои солдаты — все готовы жертвовать собой ради дела, ради Родины. И это нормально, это часть службы, мы все знали, на что идем, когда вставали под ружье. Но вот это… Бросить людей умирать, смотреть на это каждый день и… Продолжать! Какой же нужно быть сволочью, как далеко быть от бога, чтобы на такое пойти?

— Выше высокоблагородие… — Шереметев не ожидал, что Мелехов ответит так спокойно, и теперь искал, на кого бы еще сорвать всю эту накрывшую его боль. — Может, к черту это стояние на Угре? Дайте хотя бы ночью ударить по японцу!

Я оглядел всех наших. И действительно, за эти три дня мы успели привести себя в порядок, отдохнуть, и солдаты, как и офицеры, были готовы к новому делу.

* * *

Княжна Гагарина в один момент, когда через госпиталь за день прошло почти 5 тысяч человек, и это не считая тех раненых, что на них скинули отступающие корпуса, чуть было не решила, что все. Она не справится! Но нет, система выдержала. Все работали на износ, доктора так и вовсе спали по 2 часа в сутки, но они справились.

Каждого раненого осмотрели, каждого распределили на положенное место, каждым было кому заняться, и, главное, у них нашлись все положенные лекарства. До этого Татьяна иногда задумывалась, не перегибает ли полковник, забивая склады всем, до чего только может дотянуться. И опять же сегодня все стало на свои места: штатные запасы лекарств у них бы закончились уже через сутки, а так… Все было, а учитывая, что последние дни поступления раненых и вовсе почти сошли на нет, в госпитале даже смогли включить в график для служащих полноценные 8 часов на сон.

— Больше так не делайте, рядовой. Ваша жизнь важна не только для вас, — княжна, как это всегда и делала, лично заглянула к новому раненому.

Как его называли другие больные? Панчик? Значит, из поляков, но храбрый. На груди уже две медали. А еще дерзкий, иначе с такими наградами уже был бы как минимум унтером.

— Не буду, ваше сиятельство, — широко улыбнулся больной. — Да и глупая оказалась идея.

— А что за идея? — Татьяна на мгновение задержалась. Ей нравилось слушать всякие истории о том, что порой придумывали солдаты в корпусе Вячеслава Григорьевича.

— Ну, там рядовой Кунаев спустил выше по течению Сяохэ бочку с железным ломом и порохом. А я хотел ее у заводи подстрелить. Там японец близко сидел: у них еды мало, вот и стараются по ночам хотя бы рыбу ловить. Если бы попал как надо, то точно бы не меньше десятка узкоглазых посекло.

— А вы не попали?

— Попал, — вздохнул раненый. — Но мы, наверно, бочку плохо промазали, порох отсырел и ничего не получилось. Только японцев шуганули.

— А сюда тогда как попали?

— А оказалось, что они рыбу ловили для обмана, а на самом деле к той заводи пушки подтаскивали. И, когда я стрельнул, подумали, что их раскрыли. Как они забегали, решили по нам хоть так вдарить. Ну и вдарили. Меня немного задело, а еще фельдфебель Степанов точно понял, кто порох со склада свистнул. Так что теперь после возвращения мне опять в штрафной идти, но там все свои, ничего страшного.

— А что та батарея, которую вы вскрыли? — взволнованно спросила княжна. — Много вреда принесла?

— А ее, как оказалось, уже давно приметили. Не трогали, чтобы японцы побольше пушек подтащили и под удар подставили. Ну, а как вскрылись, так поезд этот черепаховый приехал и все там расстрелял.

Княжна поблагодарила солдата за рассказ, про себя порадовавшись, что Макаров не дает врагу себя обмануть, а потом все-таки пошла к себе в комнату. Там со вчерашнего вечера лежало письмо от матери, с которым она не знала, что делать. Перечитала… Начиналось там все хорошо. Матушка рассказывала, как они с отцом гордились, когда прочитали о ее успехах в «Таймс» и «Ле Тан». Немного ругали, что занимается таким простым делом, но больше хвалили, особенно за то, что великий князь Сергей Александрович, инспектируя армейские госпитали, лично отметил ее работу.

— Татьяна… — в комнату к девушке без стука заглянула ее подруга, Тамара Хилкова.

Вообще, Хилковы в какой-то мере были родней Гагариных, тоже восходили к самим Стародубским, а через тех чуть ли не к Рюриковичам, но… Столько веков прошло, и с Тамарой они были просто друзьями. Вместе приехали в армию, вместе работали. Анна, которая была третьей в их компании, не выдержала и вернулась в Харбин, заявив, что помогать России можно и не так близко к фронту. А вот они с Тамарой остались, вместе наводили порядки в отделении для легкораненых, вместе не спали ночами и вместе мечтали… Впрочем, каждая о своем.

— Проходи, — княжна махнула, чтобы Тамара не чинилась и садилась рядом. — Тут письмо от мамы, она…

— Хвалит? Наверно, в основном из-за великого князя?

— Да, она… Не совсем понимает, что мне его мнение не так уж и важно. Тем более что Сергей Александрович наверняка не сам это сказал, а по просьбе Бориса. Он пытается за мной ухаживать, ты же видела.

— А что ты? Принимаешь?

— Нет, конечно. Не после того случая на балу: он, конечно, стал гораздо вежливее, но… Только со мной, а со всеми остальными как будто и не менялся. И это неприятно.

— Ладно, бог с ним. А что маменька? Если бы она просто хвалила, то ты бы не ходила с таким задумчивым видом целый день.

— Она… Помнишь же, почему я из Петербурга уехала?

— Армии помогать, — Тамара улыбнулась.

— Ну, хватит тебе! На самом деле.

— Эта ваша любовь с Николаем Юсуповым. Я помню: стихи, собственная театральная труппа, его многие считали идеалом, хотя он и отказался от службы. Или тот случай, когда он брата звал к себе играть, а потом предложил роль гнома. Как тот обижался и давал слово никогда больше в театр не ходить.

— И все равно он мне нравился, и