Президент планеты - ЧБУ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До следующего лагеря с едой Дарвин не добежал. Двое парней наконец вцепились в него, схватили за загривок и в таком положении выпроводили за территорию университета. Там они так сильно его толкнули, что Дарвин упал на тротуар, ободрав ладони с коленями ещё сильнее, но это не уменьшило его довольства. Он поцарапал горло острой скорлупой, чуть не подавился помидором и всё равно улыбался. Он лежал посреди улицы на спине, а люди ходили вокруг него с осуждающими лицами и тихими упрёками. Так Дарвин пролежал целую минуту, давая людскому потоку огибать его, как ручей, наткнувшийся на камень.
Начинало темнеть, и вместе с тем на город медленно наступал холод. Дарвин не хотел оставаться на одном месте, поэтому место для ночлега каждый раз выбирал новое. Сегодня он остановился под эстакадой самой большой трассы города – Федекс-роуд, принадлежавшей «Гермесу», дочерней компании «Транстека». Куда ни глянь, повсюду виднелись логотипы и названия, принадлежащие его корпорации. Это согревало его разум, который нуждался в тепле ничуть не меньше, чем тело – в одеяле.
В этом месте собралось самое большое количество бездомных по сравнению с любым другим местом, где он когда-либо бывал. Их было около двухсот в зоне видимости и ещё тысячи за её пределами. Их самодельные палатки и жилища растянулись на километры под мостом. Кое-где горели костры, на длинных верёвках повсюду сушилась одежда, что было удивлением для Дарвина – он думал, что бездомные не стирают одежду. Все бетонные стены были исписаны граффити, в основном неразборчивыми надписями на разных языках. У одного из бродяг на коленях лежал ноутбук, на котором он что-то печатал, у другого в руках была гитара без одной струны, из которой лилась на удивление приятная музыка. Некоторые из бездомных были голые по пояс и загоревшие сильнее, чем местные марокканцы, другие носили вещи невероятной изношенности, будто сделанные ещё в эпоху Великого переселения народов.
На шалаше одного из бездомных стоял значок «Пангеи» с адресом страницы. Дарвина заинтересовало, какое количество подписчиков было у этого парня и какие именно фотографии он выкладывал, пользуются ли они спросом; он решил обязательно посмотреть на его профиль, когда вернёт телефон.
Чуть в отдалении играла музыка из магнитофона с антенной. Там горел огонь, и несколько человек сидели кругом, а в центре танцевала вальс пожилая пара в лохмотьях. Бродячая собака без ошейника и намордника ткнулась носом в руку Дарвина, посмотрела на него любопытными глазами и пошла дальше. Внезапно он вспомнил Лео, которого застрелили в их доме, и слёзы навернулись на глаза.
Что больше всего удивило Дарвина: ни у кого не было носков. И у тех, кто носил старые поношенные ботинки, с отклеившейся подошвой, и у тех, на ком были почти новые кроссовки, – у всех были голые лодыжки. Кожа на их ступнях, должно быть, представляла собой одну сплошную мозоль.
Один из бездомных расположился прямо в канализационном люке. Там у него был склад консервов и литровых банок с овощами. Рядом стояла грязная кружка с остатками не то варенья, не то очень старого компота. Два человека неподалёку играли в шахматы, а за партией следила женщина с фиолетовым синяком под глазом, в руках у неё был мундштук золотистого цвета, с помощью которого она курила тонкую дамскую сигарету.
Повсюду стояли пустые бутылки из-под всех видов алкоголя, которые существовали в городе. Из них можно было бы построить целый стеклянный дворец с башнями и подвесными воротами.
По всему так выходило, что Дарвин сейчас тоже не имел дома, но ставить себя на один уровень с ними не собирался, ведь он бродяжничает не по своей воле. Дарвин даже не хотел, чтобы его видели вместе с ними, грязными, оборванными, у которых изо рта наверняка воняет хуже, чем от прогнившей рыбы. Несколько человек заинтересованно оглянулись на него, а Дарвин в ответ на эти взгляды выпрямился и поднял голову, чтобы показать: он выше их. Даже смотреть на него им не дозволено.
Несмотря на чувство собственного превосходства, он все же устроился под мостом. Это место слишком хорошо подходило для ночлега, чтобы пройти мимо. Здесь не было ветра, да и машина полиции, изредка проезжающая по улицам города, не обратит на него внимания. Дарвин расположился у массивной опоры моста, присел на старое ведро с пробитым дном, упёр локти в колени, а голову положил на ладони. В такой позе он и стал ждать ночи.
Из магнитофона звучала песня «Лестница на небеса», исполнителя которой ему не удавалось вспомнить. Тихая и спокойная. Несколько бездомных неподалёку рассказывали друг другу анекдоты и смеялись. Ближайший бродяга сидел с каменным лицом и закидывал в рот орехи из пакетика.
При взгляде на это у Дарвина заурчал желудок. Салат и небольшой кусок булки быстро переварились, и чувство голода снова напомнило о себе. Но Дарвин скорее нырнул бы с головой в канализационную реку, чем попросил бы поделиться едой кого-то вроде этих бездомных. Он даже не считал их за людей, хотя понимал, что это неправильно. Люди, выбравшие такой образ жизни, вызывали у него лишь презрение.
Бездомный заметил взгляд Дарвина, направленный на его орехи, и скривился. По его лицу было видно: вовсе не хочет делиться, но, видимо, даже среди бродяг есть приличия, поэтому он сделал жест, предлагающий Дарвину угоститься. Дарвин отрицательно помотал головой, хотя ему очень хотелось взять орехи. Бездомный пожал плечами и продолжил есть в одиночестве, однако через минуту с недовольным лицом встал и подошёл к Дарвину. Он отдал ему полупустую пачку – всё, что осталось, – а сам сел рядом и уставился куда-то вдаль.
В ответ на эту доброту Дарвин даже не кивнул: он не мог побороть себя и воспринять сидящего неподалёку бездомного как полноценного человека.
– Меня зовут Серджио, – произнёс бездомный, не поворачиваясь. Голос у него был настолько низкий, что он легко мог бы озвучивать огромных монстров в голливудских фильмах и ему даже не потребовалась бы аудиокоррекция. При этом сам он выглядел худым и безобидным: узкие, европейские черты лица, короткая борода и волосы, завязанные сзади в пучок. На вид бездомному было лет сорок пять, но он мог выглядеть старше своего возраста из-за жизни на улице.
– Мне всё равно, – ответил Дарвин.
– Между
