Президент планеты - ЧБУ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При взгляде на это одеяло Дарвин подумал, не так уж и плохо подхватить воспаление лёгких. Лучше немного поболеть, чем спать в такой грязи.
– Нет уж, – ответил он. – Я лучше спать не буду, чем накроюсь этим.
– Чем – этим? – не понял индеец.
– Вот эта штука у тебя в руках. Это не одеяло, а кусок грязи. Может быть, для вас, жителей улиц, укрываться этим в кровати и нормально, а я пас.
– Если тебе очень надо, то у нас есть баллончики с освежителями воздуха, – сказал Серджио. – Мы его обработаем, чтобы оно пахло поприятнее.
– Нет, – возразил Дарвин. – Нет, нет и нет.
От его упрямства все разговоры у костра стихли, и теперь бездомные слушали только его.
– Знаете, под каким одеялом я привык спать? От компании «Аничини», сделанном из шёлка. Оно мягкое и невесомое, как облако, приятное на ощупь. А в моём доме в Германии тёплые одеяла с наполнителем из пуха гаги. У моей сестры вообще из полярных уток. Я скорее собственные волосы отращу и сошью из них новое одеяло, чем прикоснусь к этому.
– Он напоминает меня лет пятьдесят пятнадцать назад, – сказал старик с жёлтыми глазами и ужасным акцентом.
– Правильно говорить пятьдесят пять, – поправила его беззубая женщина.
– Да, спасибо, не люблю этот язык. Вот, пятьдесят пять лет назад я тоже ходил, как принц, среди… отходов. Пока однажды не увидел себя в зеркале. Понял, что я теперь такой же отход, как и все. А ещё я понял, что с осознанием этого мне стало намного проще жить.
– Со мной такого не случится, – ответил Дарвин. – Я переночую здесь ночь или две, а потом вернусь в свой роскошный особняк.
– А почему не вернёшься сейчас? – спросила женщина с ужасной, устрашающей улыбкой, от которой Дарвина снова чуть не стошнило.
– Сейчас не могу.
– Когда будешь возвращаться, может, и нас захватишь, – предложил парень, и все засмеялись.
– Нет, вы слишком грязные для моего особняка, – возразил Дарвин, перекрикивая смех, но они его не слышали. – После вас потом год надо будет его проветривать.
– Что есть, то есть, – согласился индеец. – Я вот уже два месяца не мылся.
– Два месяца? – удивился темнокожий старик. – Я уже тридцать лет не моюсь. Когда моя спина и подмышки потеют на жаре, я снимаю майку, вытираю подмышки, а затем надеваю её обратно.
– Поэтому от вас и несёт, – ответил Дарвин. – Я моюсь каждый день, а моя старшая сестра Лилия может четыре раза за день в душ сходить.
Сколько бы Дарвин ни пытался их пристыдить, все его слова пролетали мимо бездомных. Они не чувствовали себя ущемлёнными ни в чём и говорили так, словно они самые свободные люди на свете.
Вскоре окончательно стемнело, и Дарвин собрался спать. Серджио показал ему палатку некоего Джо, уже месяц не появлявшегося в лагере, и сказал, что всё имущество Джо теперь принадлежит Дарвину. Имущества у пропавшего хозяина палатки было немного: металлическая кровать без матраса, несколько пластиковых кресел и набор кухонной утвари, которую, по мнению Дарвина, стоило сжечь в этот же день.
Старое грязное одеяло индеец оставил возле его кровати, но Дарвин к нему так и не притронулся. Он сидел на пластиковом стуле снаружи и смотрел на одного из бездомных неподалёку. Это был сорокалетний мексиканец в лёгкой рубашке, распахнутой на груди. У того в руках был телефон, на котором он что-то читал. Яркий экран освещал его лицо и придавал сходство с призраком. Мексиканец поглядывал на Дарвина каждые несколько секунд, и Дарвин не мог понять, у того просто тик или он его узнал. Наверняка в новостях появились фотографии всех сбежавших из его семьи. Мексиканец мог увидеть его фотографию и сейчас звонить в полицию, чтобы получить вознаграждение. Дарвин видел, как мексиканец поднял телефон к уху и кому-то позвонил.
Дарвин отправился спать с мыслью: если услышит посреди ночи полицейскую сирену или подозрительные голоса, то сбежит через заднюю стену палатки, и никто из бездомных его не найдёт. Ближе к полуночи стало настолько холодно, что он проснулся от собственной дрожи. Как бы он ни отпирался, пришлось взять старое одеяло и укрыться.
Казино. Банда слабаков
Гостиничные номера над казино «Люмьер де Парис» считались роскошными, любой человек на месте Лилии был бы счастлив провести здесь ночь. В каждом элементе интерьера чувствовалась рука художника. Белая мебель и стены контрастировали с голубыми занавесками, подушками и ковром. Над изголовьем кровати висело зеркало, что визуально увеличивало объём комнаты. Благодаря большим окнам внутри было много света.
Это были самые просторные номера во всём отеле, не считая пентхауса: сорок восемь квадратных метров – апартаменты, не считая балкона. Но их было недостаточно: санузел представлял собой душевую кабину, унитаз и раковину, стиснутые в одном узком помещении без каких-либо перегородок. Лилия чувствовала тесноту этого номера и старалась проводить в нём как можно меньше времени. Это был совсем не президентский люкс, к которым она привыкла. В любом отеле, которым она пользовалась, номера были вдвое просторнее и комфортнее номера в казино. В душ она и вовсе ходила с открытой дверью, включала музыку на проигрывателе как можно громче, чтобы хоть на миг забыть о тесноте.
Прошло уже четыре дня, как Лилия покинула дом, но она до сих пор не получила никаких известий от своей семьи. Она гадала, живы ли они, и её трясло от мысли, что её сестра или кто-то из братьев, возможно, не пережил побега через канализацию. Если им удалось сбежать, они уже четыре дня выживают своими силами, а если их схватили, то уже четыре дня находятся в руках Тауэра и его приспешников, подвергаются телесным и моральным пыткам. Каждый раз, когда Лилия вспоминала того богача номер два, его толстое небритое лицо с двойным подбородком и его глаза, полные самодовольства, она впадала в ярость и мечтала о том, как придушит его. Это были самые мучительные дни в её жизни.
В первый же день Лиза позвонила Михалу, тот проходил лечение в психиатрической лечебнице в Германии. У них состоялся диалог, в котором Лиза уговаривала его поработать на неё, начать нанимать все доступные частные армии от её лица. Михал в ответ говорил, что не вернулся к нормальному состоянию духа, он до сих
