Ночь ведьмы. Книга первая - Сара Рааш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Все кончено, – говорю я.
Фрици преодолевает последние ступеньки и выходит в коридор, ахая, когда видит тело и кровь.
– Это было так… быстро, – бормочет она потрясенно.
– Никогда не сомневайся, – говорю я. – Это первое правило нашей боевой подготовки. Я запомнил урок, а вот Бертрам нет.
И все же, прежде чем уйти, я молюсь. Не за свою душу, а за его.
Затем я жестом приглашаю Фрици следовать за мной, не обращая внимания на то, что мои ботинки скользят по каменному полу, оставляя кровавый след.
Добравшись до кабинета комманданта, я распахиваю дверь пинком.
– Где она? – спрашивает Фрици, обводя взглядом помещение.
Я пересекаю кабинет в два широких шага. В кои-то веки я рад тому, что знаю Дитера достаточно хорошо, чтобы догадываться, где он хранит ключ. Я достаю ключ и отпираю каморку, наваливаясь всем телом на дверь. Фрици сдавленно всхлипывает, когда понимает, что ее любимая кузина находится внутри.
Дверь со скрипом открывается, камень скрежещет о камень, и обмякшее тело ребенка падает на пол.
– Лизель! – стонет Фрици, падая на колени.
– Она не мертва, – быстро говорю я, замечая, как дрожат веки девочки, когда она оказывается на свету.
Фрици смахивает грязные пряди волос с лица кузины, ее прикосновения нежные, как у матери.
– Лизель, – шепчет она.
Девочка несколько раз моргает, будто выходя из транса. Сначала ее взгляд останавливается на Фрици, и ее тело расслабляется. Затем она смотрит на меня.
Она кричит, широко распахнув от ужаса глаза, и крик с хрипом вырывается у нее из горла. Она так долго кричала в каморке, что теперь голос едва подчиняется ей.
– Тс-с, тс-с, – говорит Фрици, и ее голос дрожит от волнения. – Он не один из них, он на нашей стороне.
Я срываю с себя черный плащ хэксэн-егеря, и он падает на пол. Лучше замерзнуть в зимнюю стужу, чем продолжать носить эту тряпку. В покрасневших глазах Лизель читаются отвращение, ужас и страх, она поворачивается и утыкается лицом в плечо кузины, прижимаясь к ней и прячась от меня.
То, что мой плащ был лишь маскировкой, не имеет значения, на моих руках кровь, а в сердце Лизель страх, и я никогда не стану кем-то большим, чем человек в одежде охотника.
25. Фрици
Дитер держал ее в чулане.
Я снова заглядываю в него, оттуда исходит кислая мерзкая вонь.
Лизель прижимается ко мне.
Она не может создать огонь из ничего, но даже если так, Лизель обычно пылает, и я часто просила ее переночевать у нас зимой, чтобы моя постель была теплой, – но сейчас она дрожит, и это приводит меня в ужас.
Трясущимися руками я вытаскиваю целебное зелье и отстраняю Лизель от себя, чтобы быстро осмотреть ее в поисках ран. Несколько царапин, несколько синяков, но ничего серьезного – и никакого клейма. Может ли клеймо ее обжечь, если она управляет огнем?
Я уговариваю ее выпить целебное зелье, и она заглатывает его и снова обнимает меня.
Он посадил ее в темницу. В чулан, который хуже клетки. В темноту, грязь и страх.
Я прижимаю Лизель к себе, поднимаясь на ноги, и ярость окутывает меня красной пеленой.
«Останови его, – говорит голос. – Это его кабинет. Ты должна остановить его».
Лизель прижимается ко мне, как когда-то, когда была совсем маленькой, обвивает руками мою шею. Я спотыкаюсь под ее весом, но осматриваю помещение, переводя взгляд со стола на полки, на…
– Фрици, – зовет Отто, сначала тихо, потом громче. – Фрици. У нас нет времени.
– Его кабинет. Здесь его секреты. Мы могли бы…
– Он не хранит здесь ничего важного.
Я бросаю взгляд на Отто и крепче сжимаю Лизель в объятиях, безмолвно спрашивая: «О, да неужели?»
Отто разводит руками.
– Тут ничего такого, что он не хотел бы показать другим. Это слишком публичное место. Мы не найдем здесь чего-то стоящего. Поверь мне, я уже проверял.
Я сжимаю челюсти, поджимаю губы.
– Я хочу сжечь все, – шепчу я.
Лизель отстраняется, чтобы посмотреть на меня, и я вижу свою ярость в ее запавших, налитых кровью глазах.
– Пусти меня, – говорит она.
Я подчиняюсь.
Отто хмурит брови, его взгляд мечется между нами, будто он знает, что должен вмешаться, но сдерживается.
Хорошо.
Лизель делает неуверенный шаг к столу Дитера. Она роется в верхнем ящике и достает трутницу – должно быть, она видела, как он ею пользовался. Он дразнил ее этой штукой? У меня внутри все переворачивается.
Кузина щелкает кремнем и накрывает его ладонью.
Ее ладонь краснеет. Обжигающий, колеблющий пространство жар пронизывает воздух, и вспыхивает искра. Лизель поворачивает руку, прижимая ладонь к столу, и пламя начинает окружать столешницу оранжевыми и желтыми языками, голодными, уничтожающими все на своем пути.
– Пошли, – говорит Лизель. Она гасит огонь и прячет трутницу в карман. Когда она берет меня за руку, ее ладонь все еще горячая.
Мы на полпути к двери, когда Отто наконец удается выговорить:
– Как далеко распространится огонь?
Лизель, моргая, смотрит на него. Затем переводит взгляд на меня.
– Кто он?
– Он… друг, – растерянно отвечаю я. – Маскируется охотником.
– Он не хочет, чтобы его драгоценная церковь сгорела, да?
Позади нас стол превращается в разгорающийся костер, стул уже загорелся. Несколько искр разлетаются в стороны, попадая на свитки, сложенные на полках. Вскоре комната будет охвачена пламенем. А затем и зал, когда огонь распространится по дереву на потолке. Затем пол, алтарь и скамьи, – все будет гореть, гореть…
– Я уже расставил ловушки для них, – признается Отто. Его голос мягок, он говорит с уважением, и я знаю, что это единственная причина, по которой Лизель не обрушивает на него свой гнев. – Я подделал документы и внес хаос в их систему. Если ты сожжешь все, они восстановят свои силы гораздо быстрее.
Лизель фыркает. Когда она бросает на меня испытующий взгляд, я пожимаю плечами.
Она щелкает пальцами, и пламя гаснет. Но свой след в кабинете Дитера она оставила, многие вещи полностью уничтожены.
Хотя этого недостаточно.
Лизель покачивается, ее взгляд мутнеет, а когда я поддерживаю ее, Отто кладет ладонь
