Анна среди индейцев - Пегги Херринг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующее утро мы с девушками идем в лес. С нами плотно сплетенные корзины — они меньше предыдущих, поэтому я знаю, что мы будем собирать что-то новое. Мы идем по тропе и минуем участок со множеством поваленных друг на друга деревьев. Одно гигантское дерево растет прямо на поваленном. Его корни обхватывают ствол и уходят в землю под ним, образуя покрытую мхом клетку. Наконец мы попадаем в рощу, где деревья растут реже. Весна добралась и сюда, заявив о себе набухшими почками и пробивающимися сквозь землю светлыми побегами.
Я давным-давно потеряла счет дням, но мы приближаемся к тому времени, когда крестьяне празднуют приход весны. Мать рассказывала мне о ритуале, заключающемся в том, что в определенный день они идут в лес искать огненный цветок папоротника.
— Найти его нелегко. Он растет за тридевять земель, в тридесятом царстве, — говорила она. — И показывается только раз в году. Но… тот, кто его найдет, будет купаться в богатстве.
— Матушка… — ответила я. — Я уже не ребенок. — Да, я все еще была девочкой, но уже слишком разумной для суеверий. — Тридевять земель существуют только в воображении. И люди не становятся богатыми оттого, что находят цветы.
— Ах, ты все воспринимаешь так буквально. Я говорю не о том богатстве, которому поклоняются в наше время. Цветок папоротника дарует мудрость и добродетель.
— Люди могут сами достичь мудрости и вести себя добродетельно, если таково их желание, — чопорно ответила я. — Для этого им не нужен цветок.
Мать посмотрела на меня с сомнением.
— И все же, когда будешь в лесу, поглядывай, не покажется ли он. Ты еще юна, и возможность постичь мудрость с добродетелью тебе не повредит.
Если бы матушка была сейчас здесь, она бы не знала, куда смотреть, ибо папоротник разворачивает свои листья повсюду. По мере того, как дни становятся длиннее и намекают на скорое пришествие тепла, он потягивается и раскрывает свои светлые руки.
Девицы бросают корзины. Инесса дает мне нож из раковины.
Я отворачиваюсь от папоротника. Сегодня мы срезаем светло-зеленые побеги с едва распустившимися листочками. Я предполагаю, что те, которые растут рядом с толстыми колючими стеблями, это ягодные кусты. Они покрыты крошечными белыми волосками — они, судя по всему, превратятся в шипы, но сейчас стебли такие мягкие, что я могла бы срывать их без ножа.
— Анна, — говорит Инесса. Она берет побег и осторожно снимает с него колечками кожицу. Потом кусает его и, улыбаясь, жует.
Потом предлагает мне другой побег. Я поддеваю кожицу ногтем, как она, и снимаю. Затем кусаю.
— Чабас[48], — говорит Инесса.
Мой рот щиплет от кислоты, но, когда я жую, вкус меняется и в нем появляется нечто сладкое и свежее, как летний дождь. Именно таким я представляю себе вкус пробуждения, если бы у пробуждения был вкус.
Инесса смеется над моим удивлением.
— Чабас, — повторяю я.
Мы продвигаемся по роще, собирая побеги, пока не достигаем тенистой сырой ложбины. Здесь мы переходим на другие побеги. Их стебли, поделенные на все уменьшающиеся отрезки и окруженные коричневой бахромой, похожи на крошечный китайский бамбук. Они такие тонкие, что нужно несколько часов, чтобы наполнить ими наши корзины. Тем не менее мы это делаем и, когда девушки удовлетворены, идем по тропе в обратную сторону.
Вдоль одного, более сухого, участка тропы я замечаю много чабаса. Его светлые сочные побеги повсюду. Поверить не могу, что мы пропустили их, когда шли здесь.
— Чабас, — кричу я и показываю. — Чабас.
Вторая девушка улыбается мне, потом что-то говорит. Инесса соглашается. Я ожидаю, что мы станем собирать побеги — в корзинах еще есть место, — но они проходят мимо.
В России мы думаем, что богатства природы принадлежат всем. Они достаются первому, кому хватает ума найти их и забрать себе до того, как их найдут остальные. Колюжи живут иначе. Либо мы уже собрали достаточно, либо они хотят сохранить что-то до следующего раза. В любом случае они не боятся, что их побеги сорвет кто-то другой, тогда как в России из-за подобных опасений люди до захода солнца будут подбирать каждый найденный стебелек.
Этим вечером мы едим побеги. Поварихи тушат их в неглубоких ямах, похожих на ту, где мы тушили мидии. Потом подают с подливой и разваливающейся на кусочки белой морской рыбой с привкусом кедра и коптильни.
— Я порвал рубашку, — с набитым ртом говорит муж.
— Где?
Он отодвигается и показывает жирными пальцами. Разрыв идет по шву на плече, потом спускается вниз, образуя треугольник.
— Зацепился за ветку.
— Я могу починить, — говорю я. — Попрошу у Инессы иголку с ниткой.
— Правда? Тогда заодно подшей нижний край, там распустились швы.
Наклонившись, я разглядываю его рубашку.
— Завтра утром, — отвечаю я. — Будет светлее, и мне будет лучше видно.
Он запускает пальцы в свою плошку, загребая последний побег, и, сунув его в рот, кивает.
— Почему она приходит за тобой каждый день? — ворчит муж.
Инесса, как и каждое утро, ждет с корзиной. Идет дождь, но совсем мелкий, похожий скорее на туман, он не помешает нам работать.
Я начинаю подниматься.
— Скоро вернусь.
— Нет, — говорит муж. Хватает меня за руку и крепко держит. Я не могу встать. Жду, сгорбившись. — Ты обещала починить мне рубашку.
— Я починю ее, когда вернусь. — Я пытаюсь сохранить равновесие.
Инесса неловко переступает с ноги на ногу, и муж прожигает ее убийственным взглядом.
— Здесь полно людей. Пусть с ней идет кто-нибудь другой.
— Я сделаю так, что твоя рубашка будет как новенькая, когда вернусь. Обещаю. Я ненадолго.
Он тянет меня, но я сопротивляюсь. Отказываюсь сесть.
— Скажи ей, что ты сегодня не можешь.
Я смеюсь.
— Как? Я не знаю их языка.
— Останься.
— Ты устраиваешь сцену. Пусти.
— Если ты ей не скажешь, я скажу.
Николай Исаакович отталкивает меня. Я пошатываюсь. Он вскакивает и хватает Инессу.
— Нет. Уходи, — орет он ей в лицо. — Она моя жена. У нее есть своя работа. Оставь нас в покое.
Инесса отшатывается. Он велит ей уйти, но при этом не отпускает. Она вырывается, но он держит крепко. Упавшие волосы закрывают ей лицо. Он вопит:
— Она никуда не пойдет. Слышишь меня?
Инесса откидывает голову, и ее волосы раздвигаются, как занавес. Ее страх заставляет меня броситься вперед.
Я
