Анна среди индейцев - Пегги Херринг

же бледный на фоне ее кожи, как настоящий месяц в ночном небе, — доказательство ее физической силы и того, сколько всего она успела сделать своими руками. Возможно, этот шрам ей дорог. Возможно, она тоже жалеет меня за мои руки и за то, о какой ничтожной жизни они рассказывают.

Мы оставляем много мидий, но все равно с легкостью наполняем три большие корзины. Наполнив свои, девушки помогают мне. Затем наступает пора возвращаться. Девушки забрасывают корзины за плечи и натягивают на голову ленты. Я пытаюсь сделать то же самое, но моя корзина гораздо тяжелее, чем я ожидала, поэтому я все рассыпаю. Мидии стучат по камням, труд всего утра исчезает среди булыжников. Девушки смеются, но помогают мне собрать мидии, а потом придерживают корзину у меня на спине, пока я натягиваю ленту.

Когда мы возвращаемся в селение, я иду вслед за девушками к морю. Мы ставим три наши корзины в воду у берега. Часть улова мы приносим женщинам, сидящим на корточках у коробов для готовки. Возможно, за ужином мне дадут попробовать. Возможно, к ужину последняя смола на моих зубах растворится.

Николай Исаакович возвращается намного позже меня. Его щеки раскраснелись, волосы разметались, и он пахнет океаном.

— Нас повезли охотиться на тюленей, — говорит он. — Ты не представляешь, сколько их там было в бухте, куда ни глянь — плавают, ныряют, спят на камнях.

— Много поймали?

— Бог ты мой, да их можно было чуть ли не срывать, как одуванчики. Колюжи привязали лодки к водорослям, прямо посреди стада. Все, что нужно было делать, это наклоняться. Колюжи не дали нам в руки гарпунов, но, несомненно, рады были, что мы помогали им затаскивать туши в лодки.

Аня, ребенок — маленький мальчик — убил самого толстого тюленя, какого я в жизни видывал. Вот так, — он щелкает пальцами и понижает голос. — Если бы только это видел главный правитель. Он бы уже через две недели прислал сюда шхуну, и у нас ушло бы еще меньше времени, чтобы наполнить трюм. Колюжи берут только часть доступного богатства. Они не понимают его ценности.

Правда ли они не понимают? Я думаю о тюленях Николая Исааковича и о мидиях, оставленных на берегу. Что случится, если сюда придут шхуны? Указ императора говорит, что это и есть наша цель. Мы разбогатеем. Конечно, мы справедливо расплатимся с колюжами — бусами, тканями, железными орудиями и, может быть, даже несколькими ружьями. А дальше что?

Все думали, что каланы бесчисленны, как звезды. Казалось, они повсюду от России до Ново-Архангельска, а потом вдруг они исчезли вокруг Петропавловска. Затем их не стало на Кадьяке и других крошечных островках. Теперь их почти невозможно найти на побережье близ Ново-Архангельска. Наша задача — отыскать место, где они все еще водятся в изобилии, и выловить до того, как они пропадут и там.

Будет ли иначе с тюленями? Мидиями? Если, как мечтает муж, сюда придут шхуны, что станут делать колюжи? Где они будут брать раковины, зубы, когти, усы, шкуры, внутренности, чтобы делать ножи и другие приспособления, пузыри для хранения жира и плавучие пузыри для китовой охоты, одежду, одеяла? Что они будут есть?

Когда я расстилаю на ночь постель и лежу рядом с мужем, который сразу же засыпает, мои мысли не дают мне забыться сном.

Ночью начинается дождь, и утром, когда мы просыпаемся, он барабанит по крыше. Все, кто хоть на минуту выходят из дома, возвращаются вымокшими, и я тоже, когда иду облегчиться, возвращаюсь мокрая и продрогшая, как курица. Сняв накидку из кедровой коры, я кладу ее просушиться.

Потом присоединяюсь к мужу, который сидит у очага и пристально смотрит в огонь. Многие кви-дич-чу-аты тоже собрались вокруг костров и тихо переговариваются, шьют, плетут корзины и веревки, ожидая, когда потоп закончится.

Тимофей Осипович, Кузьма Овчинников, муж и я сидим рядом.

— Снаружи ужасно, — говорю я. — Надеюсь, остальные члены команды не бродят по лесу в такую погоду.

— Нужно было послушать Тимофея Осиповича и пойти с нами, — отвечает Овчинников.

Тимофей Осипович смеется, довольный неизменной верностью Овчинникова.

— Они сдадутся, — говорит он. — Скоро.

Он выглядит таким самоуверенным и самодовольным, что, кажется, вот-вот закукарекает. Он не добавляет, что не был бы здесь, в тепле и сухости, кабы не я.

— Может быть, они нашли другую пещеру, — говорит муж. — Надеюсь на это ради их блага.

Я представляю, каково сейчас морякам, какие они, наверное, мокрые и подавленные, если все, что защищает их сейчас от дождя, это парусиновые палатки. Даже если им удалось найти пещеру, они, должно быть, чувствуют себя очень несчастными.

Овчинников носком сапога заталкивает деревяшку глубже в огонь. Ему удалось сохранить сапоги.

— Что случилось со старым Яковом? — спрашивает он тихо, не глядя мне в глаза.

Я и забыла — откуда ему знать? Он понятия не имеет, что с нами происходило за последние несколько недель.

— Думаю, с ним все в порядке. Мария сказала, он вернулся к колюжам, которые живут у реки — чалатам, тем, что взяли нас в плен.

— Дикари, — бормочет муж.

— А Филипп Котельников? — спрашивает Овчинников.

— Не знаю, где он. Но, скорее всего, с ним тоже все в порядке. Маки сказал, его послали к каким-то другим колюжам. Кажется, он назвал их катламетами.

Тимофей Осипович кивает.

— Хорошие люди. Повезло ему.

— Он ненавидит колюжей, — говорю я.

Вслед за мощным порывом ветра что-то грохочет на крыше. Двое молодых колюжей у выхода выскальзывают за служащий дверью коврик, чтобы посмотреть, что это.

Я взволнованно спрашиваю:

— А что случилось с остальными? После схватки…

Овчинников складывает ладони и так низко склоняет голову, что его волосы отбрасывают густые тени на лицо, которое и так почти не видно.

— Нам сопутствовала удача, — отвечает Тимофей Осипович. — Мы потеряли только одного.

— Кого? — шепчу я.

— Главного такелажника Харитона Собачникова. Упокой Господь его душу. — Он крестится. — Стрела пронзила ему грудь.

Над головой раздаются шаги и громкий стук. Колюжи чинят крышу в грозу.

Я берусь за свой серебряный крест. Вспоминаю все вечера, которые мы с Собачниковым провели на палубе. Вместе и не вместе. Он никогда не отвлекал меня, когда я занималась своей работой. Я вспоминаю, как он доставил мой телескоп на берег — на него не попала и капля воды.

— Как такое может быть? — наконец говорю я.

— Пришлось оставить его тело на берегу, — говорит Тимофей Осипович. — Слишком опасно было за ним возвращаться.

Серо-бурая куча. Голодные вороны, кружащие над ней, клюющие, пролетающие над головой с кусками плоти в клювах.