Президент планеты - ЧБУ

– Мы сейчас говорим на английском, это второй язык в Марокко. Третьим и четвёртым идут французский и испанский.

– Как приятно говорить на других языках. Ты не представляешь, какая это тоска – знать какой-то язык и никогда им не пользоваться. Несколько лет назад я выучила латынь, но никто не сказал мне, что это мёртвый язык и никто на нём больше не говорит. И теперь я мечтаю о простом диалоге на латыни. Кстати, можно тебя спросить?

– О чём? – спросил Андрес.

– Почему ты голый?

За пять дней, проведённых в полной наготе, Андрес перестал её замечать. Он опустил взгляд вниз и увидел собственный член, болтающийся между ног. Неожиданно ему стало стыдно за свой внешний вид, и он прикрылся обеими руками.

– Не думай, что я один из этих дрочил, что получают удовольствие от показа своих промежностей. Охрана запрещает мне одеваться, это один из видов психологического воздействия.

– Это не самое странное, что случалось в этом месте, – без тени смущения прокомментировала девушка.

– Сколько тебе лет? – спросил Андрес. Ему много раз говорили, что спрашивать у женщин возраст – признак дурного тона, а он всегда игнорировал это правило. На его взгляд, намного проще спросить возраст напрямую, чем лезть в интернет, искать собеседника в социальных сетях и там узнавать возраст.

– Меня зовут Арлетт, – ответила она так, словно находилась на уроке. – Мне двадцать два года.

– А я Андрес, двадцать четыре, – представился он и хотел было протянуть руку, но передумал. Краем глаза он заметил недовольное выражение на лице Хи. – Ты говоришь на восемнадцати языках? Я знаю всего два. С половиной.

– Конечно, у меня же полно времени, а занятий мало. Я бы поиграла в волейбол с остальными, но, как ты мог заметить, у меня руки коротковаты для подачи.

– Давно ты здесь находишься?

– Ты совсем не знаешь приличий, мистер? – ехидно спросила Арлетт. – Такое спрашивают только у друзей или ждут, пока человек сам расскажет. Это же элементарный этикет. Тебя словно не воспитывали.

– Между прочим, у меня была няня, и она учила меня всему. Как правильно одеваться, сидеть за столом, как представляться и подавать ли первым руку людям разных национальностей. Мама учила меня ведению бизнеса, а отец – тому, как вырастить в себе командирские навыки. Никому из них даже в голову не пришло, что меня могут отправить в тюрьму. И вот я здесь. Никому не навредил, ничего не нарушил, одно моё существование не даёт некоторым людям усидеть на месте.

– Так тебя тоже привезли сюда незаслуженно? Только не говори, что твоя мама пыталась кого-то шантажировать.

– Меня привезли сюда, чтобы сломить мой дух, – печально ответил Андрес. – У них неплохо выходит, но я не теряю надежды. А ты? Расскажи свою историю.

– Меня привезли сюда в младенчестве, – с воодушевлением начала Арлетт. Так рассказывают забавные истории, а не тёмные периоды жизни. По её интонации казалось, что скоро наступит кульминация, из-за которой надо будет посмеяться. – Моя мама забеременела от Вильгельма Нормандена, это известный бизнесмен. Она пришла к нему попросить удочерить меня, а он сказал, что у него уже есть семья и жена не примет в дом ребёнка со стороны. Даже наоборот, разозлится, что такой ребёнок существует. Мама начала настаивать, угрожала ему, пыталась шантажировать. А на следующий день нас привезли сюда.

– Но ведь ты невиновна, – с возмущением заметил Андрес. – Как тебя могут держать здесь? Ведь ты никто, никому нет до тебя дела.

– Моё существование тоже вредит некоторым людям, прямо как твоё, – ответила Арлетт, подняв указательный палец вверх, будто излагает глубокую философскую мысль, волновавшую ещё древних греков.

– Тебе нужно связаться с адвокатом, пусть назначит суд. Тебя выпустят.

– Не выпустят, моему отцу я не нужна. Без его одобрения ни один суд не вынесет решение в мою пользу. Всем известно, кто вершит правосудие. Не судьи и не присяжные, не всякие советы и даже не президенты. Настоящую власть представляют только тхари.

Тщетно Андрес пытался придумать, как помочь этой девушке, но ничего не приходило в голову. Даже его ситуация не была такой тупиковой.

Один из надзирателей, чьего имени Андрес не знал, направился к ним и остановился в полушаге. Выглядел он как обезумевший: широко открытые глаза, подёргивающаяся губа, рука без перерыва поправляет ремень. Его глаза пытались просверлить Андреса насквозь.

– Эта блоха надоедает тебе, Арлетт? – спросил он.

– Нет, Иршад, спасибо. Мы просто болтаем.

– Если он тебе надоест, позови. Я научу его не приставать к порядочным людям.

Во взгляде Иршада Андрес прочитал не только заботу, но и влечение. Ни у Кахтана, ни у повара не было вожделения во взгляде, а у этого надзирателя было, причём он едва себя контролировал. Возможно, в уме он уже считал себя сексуальным партнёром этой девушки. Если бы не религиозное окружение, надзиратель бы попытался взять её силой.

– Спасибо, – повторила Арлетт с самой милой улыбкой на свете. Кажется, она даже не догадывалась о внутренней борьбе человека перед ней. Она видела в нём одного из многочисленных друзей.

Интересно, что будет, если этот парень однажды сорвётся? – подумал Андрес. Наверняка другие надзиратели повесят его на решётке второго этажа уже через четверть часа. Если того же не сделает охрана.

– Так ты ни разу не была за территорией тюрьмы? – спросил у неё Андрес.

– Однажды меня укусил москит, и у меня поднялась температура, начался бред. Меня увезли в больницу на электровертолёте начальника тюрьмы. Это было десять лет назад, и большинство воспоминаний об этом приключении уже стёрлись. Как бы я хотела снова побывать в больнице. А ты много где бывал?

– Много, – ответил Андрес виноватым тоном. Ему казалось, что он должен перед ней извиниться за то, что он побывал везде, где ему хотелось, а ей это было недоступно.

– Расскажи о самом красивом месте.

– Любишь боевики? – неожиданно спросил Андрес, а потом понял, какую глупость сейчас спросил. Наверняка здесь даже интернет в виде одного телефона на всех надзирателей. – Я имею в виду, что я люблю китайскую культуру и смотрел много фильмов о ней. Поэтому самым красивым местом я считаю бамбуковый лес в провинции Хуаншань. Там стоял старенький деревянный ресторан с террасой, с которой открывался вид на ущелье с озером. Его окружали горы, полностью покрытые бамбуком. Я был там осенью, и листья только начинали становиться жёлтыми. Ничего красивее я не видел. Можно было представить, будто сейчас не двадцать первый век, а десятый или одиннадцатый и до изобретения самолёта ещё