Президент планеты - ЧБУ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тени у жилого блока сидели в ряд люди и давили вшей. Это было настоящим проклятием тюрьмы, вши водились у каждого. Ритуал избавления от них вошёл в привычный распорядок дня. У волосатых это занимало от двух часов времени каждый день. Андрес и Хи справлялись с этой задачей за полчаса: вши водились у них только в одежде. Маленькие насекомые были слишком твёрдыми, чтобы раздавить их подушечками пальцев, поэтому их необходимо было зажать между ногтями.
К обеду заключённые стали подтягиваться к столовой, чтобы как можно скорее ухватить свою порцию нсибы. Те, кто приходил последним, получали жёсткую и несъедобную кашу со дна чана. Иногда в ней ползали черви. Первыми в очереди всегда стояли надзиратели, они получали самую свежую кашу, следом шли привилегированные заключённые, за ними стояли самые здоровые и крепкие и в самом конце больные и слабые. Андрес и Хи стояли в середине очереди.
Ворота открылись, и толпа стала двигаться к поварам, раскладывающим кашу большими черпаками. Пока стояли надзиратели, все вели себя тихо, но как только они ушли, оставшаяся толпа устроила балаган.
– И вот так каждый раз, – произнёс Хи. – Они не могут спокойно дождаться своей очереди, надо обязательно кричать, махать руками и пытаться пролезть вперёд.
Это был первый обед, который Андрес получал самостоятельно. Всю неделю до этого он либо спал, либо лежал в камере, а еду приносил Хи. Сегодня он впервые смог выйти наружу за своей порцией и тут же заметил кое-что необычное. Неподалёку позади него сидела в инвалидном кресле девушка. Он бы её вовсе не заметил, если бы она не была белой. Почти все заключённые были жителями Марокко или южных стран. Европейцев здесь были считаные единицы и ещё меньше женщин.
– Кто это? – спросил Андрес, указывая на неё.
– Где? – закрутил головой Хи, а потом ответил: – А, эта. Я тоже удивился, когда увидел её в первый день. Девушка на инвалидной коляске в тюрьме. Странно, правда?
– Как она здесь оказалась?
– Такое обычно спрашивают только после того, как подружишься. Спрашивать у незнакомого человека, за что он здесь, считается дурным тоном.
Люди вокруг ломились к чанам, старались первыми получить свою порцию. Хи взял у Андреса миску и дождался, пока повар бросит две порции слипшегося комка. Они отошли в сторону, присели на нагретый солнцем бетонный пандус и смотрели, как девушка в коляске подъезжает к повару и мило с ним беседует, тот набрал ей каши и положил в миску. Дальше произошло совсем невероятное. Один из садистов-надзирателей, большой Кахтан, отвёз её коляску в тень у первого блока, где они мило обменялись фразами и даже посмеялись. Кахтан ушёл по своим делам, а девушка продолжила есть в одиночестве.
Каша была сухой, и на то, чтобы её съесть, уходило больше десяти минут. Слюнные железы не справлялись с таким обильным выделением жидкости, чтобы размягчить еду. За то время, пока Андрес управился с половиной миски, мимо девушки прошло два десятка человек, в том числе четыре надзирателя. Все они с ней здоровались, и Андрес гадал, не потому ли, что она в инвалидном кресле и никто не чувствует от неё угрозы?
– Сколько ей лет? – спросил Андрес. – Она похожа на несовершеннолетнюю.
– Не знаю, – ответил Хи. – Но она тут с самого рождения. Ставлю сто к одному, что её сюда упрятал кто-то богатый.
– Неужели это настолько распространённое явление? Меня сюда привёз скотина Тауэр, Убара, который из моей камеры, привёл тесть, и её тоже? Кто же здесь настоящий преступник?
– Надзиратели здесь настоящие преступники, в этом можно не сомневаться. Даже отсталый Самир, я слышал, отравил воду в каком-то храме.
Через минуту девушка скрылась в своей камере и снова выехала на улицу. Кашу она брала пальцами и клала в рот, как все заключённые с мисками.
– Я хочу поговорить с ней, – сказал Андрес и встал, чтобы двинуться в её сторону, но Хи схватил его за руку. На лице читалось беспокойство.
– Ты помнишь, в какой мы стране? – спросил он так, будто это всё объясняло. – Большинство людей здесь – сунниты.
– О чём ты? Она же белая и вряд ли религиозна.
– Но остальные очень даже и будут смотреть на тебя с подозрением, когда ты к ней подойдёшь. Можешь с ней поговорить, но только не вздумай прикасаться, здесь не любят, когда кто-то пристаёт к женщинам. Тем более если это будет делать голый человек. Считай это личной границей, которую нельзя нарушать.
– Я не собираюсь к ней приставать, – ответил Андрес так, словно его только что назвали насильником.
Через весь двор он отправился в её сторону. Вопреки словам Хи, никому не было до Андреса дела, на него бросали пустые взгляды без излишнего любопытства. У девушки были болезненно тонкие ноги, сведённые вместе. Видно было, что она никогда на них не стояла и передвигалась с помощью кресла с того момента, когда её руки окрепли достаточно, чтобы им управлять. Она посмотрела на него снизу вверх, и в её глазах Андрес увидел то же удивление, какое вызвал её цвет кожи у него.
У неё был кривой розовый шрам, проходящий через всё лицо. Он начинался у левого виска, проходил возле носа, рассекал губы и заканчивался на подбородке. Чёрные волосы она подвязала в два хвоста. Голубые глаза смотрели на него с удивлением и интересом, какой можно встретить у человека на необитаемом острове, вдруг увидевшего там другого человека. Несмотря на ужасную худобу, граничащую с анорексией, у неё на лице не было тени смирения с судьбой, которая присутствовала во всех заключённых. Тюрьма её не сломила.
Из одежды на ней были старые джинсы, слишком длинные для её ног и протёртые в нескольких местах, а также фланелевая рубашка, не подходящая по размеру. Кажется, и то и другое раньше носил человек, по комплекции схожий с Кахтаном. Ступни закрывали самодельные бахилы.
– Ражуло абид? – спросила она. – Мин алгхариби эл орака хуна.
– Я не понимаю арабского, – ответил Андрес.
– Что это за язык? – спросила девушка с таким акцентом, от которого у Андреса голова задёргалась. Для него английский не был родным, но стал основным за годы использования. Слышать подобный говор было нелегко. – Я говорю на восемнадцати языках, и когда слышу собеседника, то
