Она - моё табу - Настя Мирная

— Что оно не представляет, где брать силы, если тебя не будет рядом. Я хочу быть с тобой, Андрей. Со мной никогда не происходило чего-то подобного. Я влюбилась в тебя в ту секунду, когда увидела.

Не дышу. Совсем. Если это признание, то я понятия не имею, как на него реагировать. То, с какой тоской оно произнесено, мешает радоваться. Снова это желание укрыть в объятиях захлёстывает всё. Перекрывает любые другие чувства и мысли. И я обнимаю. Прячу в своих руках. Фурия замолкает. Только тяжёлое дыхание и сбоящий громкий стук в её груди выдаёт внутренний шторм моей ненормальной. Просто глажу её. Прибиваюсь губами к волосам и замираю. Кристинка оборачивает руками торс. Долго так сидим. Её лицо на моей шее. Там же ощущаю горячую влагу. И не понимаю, почему она плачет. Хотя нет. Понимаю.

— Крис, не плачь. — прошу глухо, но уверенно. — Всё наладится. Тебе надо больше времени, чтобы решить. Не торопись. Ты же знаешь, что я в любом случае приму любое твоё решение. — она кивает, не отрываясь от шеи. — Успокойся сейчас. Не думай об этом. Время есть.

— Его слишком мало. — выпаливает, вгоняя ногти в спину.

Кривлюсь от боли, но терплю. Вспоминается, как у Пахи на квартире думал, что когда-то у меня останутся только шрамы на память. Теперь нет. У меня будет она. Моя Фурия. Если она за мной на край света, то я готов за ней и за его пределы. Эта девочка часть меня, моя вторая половина. Отпустить её я не смогу. Никогда. Понимаю, что она именно та, что должна быть на всю жизнь. По этой причине не срослось у нас с Завьяловой. Она была «не той». Только Кристина Царёва должна идти рядом со мной по жизни.

До хруста костей, до остановки дыхания, до физической боли сжимаю её хрупкое тело и хриплю:

— Его достаточно. Но когда оно выйдет, ты будешь знать, что тебе делать.

— Обещаешь? — сипло толкает Крис, поднимая на меня переполненные слезами глаза.

Как я могу ей это пообещать, если сам не знаю, как мне поступить? Я не имею права просить её остаться и поехать со мной. Знаю, что и мне будет не так просто оставить семью, братьев, Даньку. Столько «если». Столько «но». Столько «а вдруг?». Впрочем, Фурии я говорю совсем другое.

— Обещаю, Кристина.

Она отодвигается и вытирает слёзы. Поворачивает голову вбок.

— Господи, чего это я реву? — выбивает со смешком. — Такая дура. Опять всё испортила. Всё так хорошо было, а на меня какая-то апатия накатила. — трещит, продолжая дёргаными движениями растирать лицо. Её трясёт. Внешне колотит. Не заметить этого невозможно. — Точно. У меня же скоро месячные начнутся, а меня перед ними всегда размазывает.

Спохватившись, кому всё это выдаёт, краснеет и скрывается за волосами. Я негромко смеюсь и подтягиваю Крис обратно на себя. Убираю за ухо вьющиеся локоны и кончиками пальцев утираю пропущенные капли. Фурия ещё гуще краснеет.

— Ты этого не слышал. — предупреждает зло. — И не видел. Я не плакала.

— Ты не плакала. — опускаю подбородок в знак согласия, но с трудом удерживаюсь от улыбки. Губы подрагивают. — И не говорила, что у тебя скоро месячные.

— Андрей! — прикладывает меня ладонями в грудачину в нехилой такой силой. — Не повторяй этого!

— Чего? — режу, ухохатываясь. — Того, что у тебя месячные?

— Ты!.. Ты просто невозможный! — лупит меня Царёва везде, куда попадёт. — Я тебя убью! Клянусь, убью! — вопит гарпия.

Перехватываю её запястья одной рукой, завожу ей за голову и валю на гальку. Накрываю телом визжащую и возмущающуюся Фурия и требую хрипло:

— Поцелуй меня.

— Иди на хрен! — не унимается ненормальная, продолжая дрыгаться и извиваться. — Отпусти меня, психопат! Я тебя убью!

— Кристина… Кристина… — сбавляю тональность до сиплого, интимного шёпота, ведя губами по напряжённому горлу. Девушка ещё раз дёргается и замирает. Я забиваю лёгкие её запахом. Поднимаюсь к губам и повторяю требовательно. — Поцелуй меня.

— Фуф, ладно. — сдаётся она неохотно. — Но только потому, что мне нравится с тобой целоваться. — пробухтев это, сама притягивается и впивается в мой рот.

Ох, знала бы она, как мне это нравится.

Глава 29

Любовь — это риск

Мы целуемся много, часто и очень долго. Мой психопат постоянно повторяет: «поцелуй меня». А я не сопротивляюсь. С неземным удовольствием это делаю. Его поцелуи самые сладкие, самые вкусные и, конечно же, самые нежные. О чём я его и оповещаю.

— Ты офигенно целуешься. — сиплю, отрываясь от его рта. Сдавливаю руками голову и заглядываю в обсидиановые провалы, сейчас кажущиеся ещё более тёмными и глубокими, а за ними словно что-то шевелится, клубится, извивается. Так мощно по мне шарахает, что дрожью расхожусь. — Лучше всех. — добавляю на пике эмоций.

Дикий улыбается. С этой же улыбкой приближает лицо и шепчет:

— Я-то думал, что тебе не с кем сравнивать.

Коротко чмокаю его губы и спокойно соглашаюсь:

— Не с кем. Но даже если и было бы с кем, уверена, что ты всё равно был бы лучше остальных.

— Тогда поцелуй меня ещё.

Приникаю к его губам и позволяю сводить меня с ума.

Я больше не стыжусь того, что он в действительности для меня первый. И своего почти голого тела. И нашего ближнего контакта. Мы так и остались в одном нижнем белье. Моя задница припаркована у Андрея поперёк бёдер, а грудь плотно прижимается к его железобетонной грудной клетке. Я сгораю от того жара, что кипит за внешней оболочкой. Мне безумно нравится греть об него своё сердце. Ощущать, как тает многолетний лёд. Слышать его треск. Позволять талой воде заполнять меня новыми чувствами.

Никогда не понимала выражение: бабочки в животе. Но в данный момент именно так себя и чувствую. Словно по всему телу вместо крови порхают мотыльки. Щекочут изнутри. И хочется смеяться.

Губы горят и покалывают. Кажется, что стёрты в кровь. Но мы не останавливаемся. Снова и снова сталкиваемся, сплетаемся и будто растворяемся в этом действе. Андрюша лёгкими, почти неуловимыми ласками гладит. Я же более напористо, в прямом смысле, изучаю каждую его мышцу. Нащупываю выпуклый шрам на лопатке.

— Откуда он? — выталкиваю, разрывая поцелуй.

Нам обоим хоть чуть-чуть воздуха вдохнуть бы. Немного сдвигаюсь и кладу голову на плечо.

— С мотоцикла упал. Когда только купили. Даже шлем не надевал. Считал себя неуязвимым. — хмыкает, глядя на залив. — Ошибался. Двенадцать швов на спине и четыре на голове. — ловит мою руку и прикладывает