Анна среди индейцев - Пегги Херринг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я улыбнулась. Какой я предстала в его глазах? Я очень старалась привести свой внешний вид в порядок. Инесса со второй девушкой дали мне понять, что я хорошо выгляжу в своем новом платье. Но что подумал муж?
Через томительное мгновение его губы сложились в неуверенную улыбку. Я бросилась к нему, распахивая руки. Он обнял меня. Провел губами по моим волосам и прошептал мне на ухо:
— Боже, Аня, что случилось с твоим платьем? Я спрятала лицо у него на груди.
Вечер полон песен, преданий и плясок. Даже устав после долгого пути, я не могу отвести глаз. Прижимаюсь к мужу и впитываю в себя грандиозное зрелище. Цветастые маски. Царственные наряды — плащи из меха калана на плечах многих мужчин и украшения, каких я еще не видывала. Барабанный бой, сотрясающий стены. Дым, то появляющийся, то исчезающий под влиянием каприза. Голоса, которые взмывают к потолку, потом падают и проникают в уши. Мне кажется, что наше дыхание стало частью рассказов и песен. Не совсем частью — скорее, холстом, на котором рассказы и песни выводят свои узоры. Я пытаюсь задержать дыхание, чтобы посмотреть, что из этого выйдет, но едва начинаю дышать снова, как оно следует тому же ритму, что и все остальное. Противостоять этому ритму все равно что плыть против ветра и течения.
После одного танца у очага начинают перепалку двое мужчин. Один из них — бровастый жених. Пока они дразнят друг друга, женщины подбрасывают в огонь хворост. Огонь дымится и трещит, но потом разгорается, отбрасывая на лица окружающих свет и тени.
Каждому из спорщиков выдают по блюду — из тех, что используют для подливы. Первый мужчина поднимает блюдо к губам и делает глоток. Жених следует его примеру. Потом они оба широко улыбаются, показывая блестящие от жира губы и зубы — они действительно пили подливу! Я смотрю на мужа: тот наблюдает за разворачивающимся действием широко распахнутыми от удивления глазами.
Противник жениха делает второй глоток. Глотает. И снова жених повторяет за ним. Гости кричат и смеются. В ответ оба выпивают еще большую порцию подливы.
— Боже, что они делают? — произносит муж.
Они пьют дальше, останавливаясь, по два глотка, потом по три. Наконец противник жениха выпивает все до конца. Отбросив блюдо в сторону, он плюет в костер.
Пламя с шумом взметается к потолку. Кто-то кричит. Лица тех, кто стоит ближе всех, озаряются, словно знойным летним днем. Многие отпрыгивают. Все одобрительно кричат. Когда пламя опускается, зал заволакивает черный дым.
— Безумство, — говорит муж.
Жених тоже запрокидывает блюдо и осушает его. Потом, стоя с запрокинутой головой, нетерпеливо машет женщине, чтобы та дала еще одно блюдо. Он пьет и из него, жирная подлива бежит из уголков его рта и стекает по шее, заливая новую красную рубашку.
Потом он резко опускает голову и плюет в костер.
Пламя с ревом касается потолка. Я кричу. А потом все заканчивается. Огонь гаснет, черный дым заволакивает помещение — и гости поздравляют жениха с победой в состязании.
Блестя от жира, жених что-то выкрикивает и обходит собравшихся. Все смеются. Кто-то отмахивается от него. Но один парень поднимает руку и выступает вперед. Он еще совсем юн — на его лице едва растут волосы, но вместе с застенчивостью в нем чувствуется мужская уверенность. Гости подбадривают его криками.
От крюков отвязывают две свисающие со стропил веревки, которые я не заметила. Они покачиваются. Блестят, поскольку покрыты жиром.
Один колюж бьет в барабан, потом выкрикивает что-то.
Юнец с женихом бегут к веревкам. Веревки раскачиваются. Соперники лезут наверх.
Все кричат.
По веревкам невозможно лезть. Ни одному из соперников не удается подняться выше чем на длину руки, прежде чем соскользнуть вниз. Они не сдаются. Жених вытирает руки о рубашку, но на ней не меньше жира, чем на веревке.
Их мышцы раздуваются, когда они подтягиваются. Они цепляются за веревку ногами. Их пальцы сжимают ее, как птичьи когти. Однако, несмотря на все усилия, они соскальзывают.
Наконец жених, в очередной раз соскользнув, отпускает веревку. Нагибается до самого пола. Хлопает руками по земле, и, должно быть, какое-то ее количество пристает к его ладоням. Потому что, снова схватившись за веревку, он поднимается уже не на длину руки, а на вдвое — нет, втрое большее расстояние. Какая-то сила подбрасывает его до самых стропил. Он обхватывает деревянный брус рукой и, подтянувшись, залезает на него. Победно машет.
Юнец внизу только смеется и машет рукой. Как и все в доме, он знает, что победителем каждого состязания будет бровастый жених.
Я сжимаю Колину руку. И не отпускаю.
Когда наступает время трапезы, в дом вносятся блюда размером с лодку. Они вырезаны в виде существ из мира колюжей и раскрашены: на одной стороне большая голова с вываливающимся языком, на другой — хвост. Из боков выпрастываются лапы и крылья, а сами тела наполнены едой.
Женщины накладывают еду в подносы, пока те не ломятся от рыбы, песчанок, тушеных корешков, подливы, и разносят их по дому. Я сижу между мужем, едва соприкасаясь с ним руками и ногами, и Марией. Остальные расположились вокруг нас и едят с нами из одного подноса.
Николай Исаакович отрывает кусок рыбы и запихивает в рот. Жует. Глотает. Берет следующий кусок. Его движения отдаются в моем теле.
— Никогда не пойму, почему колюжи так обжираются и ничего не оставляют на потом. Они что, не понимают, что нужно беречь еду? — Некоторые кивают ему в ответ, но не могут ничего сказать, потому что у них набиты рты. — Всегда приходят голодные времена. Мудрый человек должен запасаться или будет иметь дело с последствиями.
Никто ему не возражает, но он неправ. Колюжи делают запасы. Да, мы устроили пир, когда Маки поймал кита, но потом мы работали, собирали в короба и пузыри все, что не было съедено, и распределяли между домами. Не удивлюсь, если узнаю, что даже спустя столько времени еще осталось несколько пузырей с жиром.
И это касается не только кита. Рыба, моллюски, ягоды, корешки — все это складывают в короба, пузыри и корзины и опускают в глубокие ямы, где воздух
