Она - моё табу - Настя Мирная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Су-у-ка…
Переключаю внимание на разговор Макеевых, но в ушах раздаётся такой громоподобный рёв заражённой похотью крови, что мне приходится до крови прикусить язык, отвлекаясь на боль. Сдавливаю пальцы, пока не чувствую, как в них расходится хрустом каждая кость.
С трудом, но мне всё же удаётся втянуться в тему и даже поддержать вежливую беседу, пока прислуга расставляет на столе тарелки с парящим супом. Запах пряных трав заполняет не только помещение, но и лёгкие. Теперь слюна собирается уже совсем по другой причине.
— Прошу за стол. — приглашает Елизавета Игоревна. Делаю всё, чтобы оказаться подальше от Фурии, но получается так, что занимаю место прямо напротив неё. Утыкаюсь глазами в тарелку, избегая даже мельком смотреть на разряженную стерву. — Это куччукко. — объясняет Пахина мама. — Заверяю, что это не просто съедобно, но и вкусно.
— Не бойся. — лыбится друг, втягивая носом аромат. — Мама никогда не подаёт еду, пока не проведёт эксперименты на кухарке, а та не себе во вред. Всегда следит за мамой.
— Так, Павел, цыц. — смеётся она, стукнув сына по руке. — Не выдавай меня. Сейчас напугаешь парня.
— Мне после армейской еды ничего не страшно. — поддерживаю смехом.
За столом царит лёгкая и семейная атмосфера. Почти как дома. Не думал, что элита Владивостока окажется такой… обычной и свободной в общении. Меня расспрашивают о семье, родном доме, Карелии. С удовольствием делюсь с ними подробностями жизни в Петрозаводске. Мне удаётся полностью расслабиться и даже забыть о присутствии гарпии, пока она не напоминает о себе язвительным:
— Фуф, не город, а село какое-то. Вот в Америке…
И начинает самозабвенно трещать и петь дифирамбы чужой стране так, словно это что-то неземное. Другая планета. Пытаюсь не слушать, но так как её никто не затыкает, сделать это нереально. Закидываю в рот ложку за ложкой, чтобы хоть немного приглушить звук её голоса и постоянное выдыхание "фуф".
Интересно, в постели она так же пыхтит? Будет смешно, если в процессе она не стонет, а фыркает, как озабоченный ёжик.
Сдерживая смех, прикрываю рот ладонью, что не остаётся незамеченным вездесущей девчонкой.
— Кушай осторожнее, мальчик. — льёт ядовито. — Понимаю, что в армии вас, бедненьких, не кормят, но ты будто с голодного края. Если совсем всё плохо, то вот. — хрен знает откуда, достаёт пачку купюр, выдёргивает из неё три пятитысячные и тянет мне со стервозным выражением лица. — Купи себе покушать. Понимаю, что в глуши, так и ещё в такой большой семье сложно содержать всех. Особенно такого здоровенного лба, как ты.
Я закипаю. За долю секунды. Всего за мгновение успеваю представить сотню способов убийства: от свёрнутой шеи до "железной девы".
— Крис, мать твою, захлопнись! — рявкает Паха.
С бешенством швыряю на стол ложку. Та со звоном отскакивает от тарелки и летит на пол. Елизавета Игоревна вздрагивает. Подрываюсь на ноги и цежу:
— Я выйду. Извините.
Не взглянув ни на кого, вылетаю на веранду, а оттуда и на улицу. Гнев… Нет, не гнев — ярость мешает нормально дышать. Меня трясёт от невозможности выместить её на бесящей суке. Мне уже не отлупить её хочется, а вырвать лоснящийся ядом язык. И при этом смотреть ей в глаза. Видеть в них ужас.
— Извинись перед Андреем, Крис! — слышу жёсткий голос друга и визг, который воспринимаю как отказ мегеры.
С силой зажмуриваюсь и выбиваю из формы пачку сигарет. Руки от злости ходуном ходят, как и грудная клетка. Еле удаётся высечь из зажигалки огонь. Затягиваюсь настолько глубоко, насколько позволяет объём лёгких. Держу в них дым, пока он не прорывается наружу вместе со звериным рычанием.
Ещё никому не удавалось довести меня до состояния неконтролируемой агрессии.
Как?! Как, блядь, эта сука смогла такое сделать?! Я хочу её убить. Нет, не хочу… Убью! Если сейчас увижу, то не сдержусь.
— Только попадись на глаза, сука. — шиплю злобно, попеременно то губы кусая, то фильтр.
Не знаю, кто услышал адский призыв, но стоит произнести это, как гарпия выруливает откуда-то из-за спины. На губах всё та же презрительная усмешка. И я срываюсь. Не понимая, что вытворяю, хватаю её за горло, с размаху вжимаю в стену и рычу:
— Я тебя прикончу.
— Попробуй. — хрипит она, с вызовом глядя мне в глаза.
В её янтаре нет и капли страха, что злит ещё больше.
— Я тебе, блядь, язык вырву. — высекаю, сильнее сдавливая пальцы на тонкой шее. Ещё немного и сломаю на хуй. — Или…
Скатываю взгляд на блядские губы и, мать вашу, кусаю их.
Глава 3
Когда сталкиваются миры
Мне не страшно. Клянусь, не страшно. Ровно до того момента, пока этот обиженный псих не обрушивает свою злость на мой рот. До боли сминает мои губы своими жёсткими и терпкими, как крепкий чёрный кофе.
Бодрит быстро, но много не выпьешь.
Сейчас мне приходится глотать. Нет, не кофе — кровь, которую он мне пускает. Цепляюсь в крепкие, окаменевшие предплечья, стараясь оттолкнуть психопата, но его это не колышет от слова совсем. Вгоняю длинные ногти в кожу, ощущая, как пальцы заливает горячей влагой, но снова безрезультатно. Он с яростью кусает опять и опять. Ослабляет смертельные тиски на моём горле, но способность дышать не возвращается. Дёргаюсь вперёд, но он лишь плотнее вдавливает в стену разгорячённым набором мышц. Одна из них, та самая, с которой всё и началось, определённо оставит синяк на животе. Она твёрже скалы.
Остервенело мотаю головой, чтобы избавиться от губ, оставляющих ожоги, но ненормальный сдавливает мою голову ладонями, фиксируя на месте. Учитывая разницу в росте, выворачивает шею вверх под резким углом. В попытке хоть как-то защитить себя действую тем же способом, что и маньяк — кусаюсь. С такой силой вгрызаюсь в его губы, что прокусываю насквозь, но он не тормозит. Только усиливает хватку и… заталкивает мне в рот язык. Кости внезапно будто размякают, превращаются в желе. От отсутствия нормальной лёгочной вентиляции начинает кружиться голова, а перед сжатыми веками в белых вспышках клубится туман. Тошнота подкатывает к горлу, но изо рта вырывается только сдавленный глухой стон. Его язык такой же жёсткий и напористый, как и весь психопат. Требует, ведёт,
