Она - моё табу - Настя Мирная

Утром мне приходилось бороться с собой, чтобы не трахнуть кое-кого, а сейчас заставляю себя обернуться и сосредоточиться на женском теле. Это единственная возможность выбросить Фурию из мыслей. И вообще, это, блядь, была обычная отупляющая похоть. На ней одежды было меньше, чем на проститутке до того, как та её сняла, вот меня и торкнуло. Но какого хера я продолжаю их сравнивать? Почему невидимая грудь с задорными сосками возбуждает сильнее, чем стабильная тройка? Почему, блядь, эта доска и два соска полностью завладела сознанием?

Подтягиваюсь на руках, выпрыгиваю на берег, лишь вскользь зацепив взглядом ситуацию, разворачивающую в другом краю комнаты, и, махнув башкой, шагаю в сторону спальни. Шлюха входит следом. Оборачиваюсь и сажусь на красную постель. Я не смотрю на неё, когда опускается на колени между ног и накрывает ртом вялый член.

Наверное, своё берёт омерзение, ведь Фурия заводила одним своим присутствием, а обнажённая, готовая на всё девушка не вызывает никакого желания. Разве что блевануть. А может количество выпитого напоминает о себе, но поднять плоть ей удаётся только когда представляю на её месте ядовитую гарпию. Что это она сейчас стоит на коленях, обнажённая, возбуждённая, с торчащими пиками, с раздвинутыми ногами, распущенными шоколадными волосами. Что это отравленные опиумные губы ласкают мой член. На секунду открываю глаза, но тут же смыкаю веки, осознав, что Царёва, делающая профессиональный минет, лишь плод расшалившегося воображения.

Сминаю пальцами покрывало за спиной, не принимая в процессе никакого участия. Стараюсь вообще не касаться блондинки. Смежаю веки плотнее, возвращаясь в иллюзию самообмана. В ошалелых фантазиях трогаю гладкую кожу ненормальной. Впитываю вкус её губ. Вдыхаю аромат лета, исходящий от изящного тела. Глотаю тихий стон, скользнувший из её рта, когда целовались. В мельчайших подробностях вспоминаю, как она облизывала ложку.

Проститутка наращивает скорость, спускаясь к самому основанию, чувствуя мою готовность кончить.

— Фурия… Блядь…

Прорычав это, заливаю разработанную глотку и без сил падаю на спину, мечтая только об одном: чтобы это помогло избавиться от образа, завладевшего моей сущностью.

Глава 5

Это полнейшее безумие

— Дикий, вставай! — убито хрипит Макеев.

Его скрипучий голос с раздражающими, шипящими интонациями пилкой для ногтей распиливает мой череп. А остальные звуки, издаваемые гудящей лампой и чем-то ещё, расщепляют агонизирующий от бездумной попойки мозг. Скривив лицо в предсмертной гримасе мученика, плюхаю сверху подушку и вжимаю так, что доступ к кислороду перекрывает. Сдохнуть вот так от похмелья и мук совести как нехер делать, но именно этого сейчас и желаю. Прямо здесь и сейчас, на смятой, влажной кровати борделя. Там, где добровольно оставил своё достоинство.

— Блядь, Дюха, если мы не появимся на построении через полтора часа, нам обоим пизда. Будем до конца службы параши языками полировать. — не затыкается Паха, выдёргивая из трясущихся пальцев подушку.

— Похуй. — стону, силясь открыть глаза. Приглушённый свет летнего солнца кажется убийственным сиянием ядерного реактора. Глазные яблоки выжигает. — Отъебись. Вали сам. Дай хоть сдохнуть спокойно.

Издавая какие-то булькающие звуки, переворачиваюсь на бок, но тут же свешиваю башку вниз, вываливая в вовремя подсунутое приятелем ведро большую часть выпитого.

— Бля-я-лядь… Да что же так хуёво? — выстанываю глухим сипом, вытирая рот ладонью.

— Мне ненамного лучше, поверь. — поддерживает Макей, протягивая ладонь. Хватаюсь за неё и позволяю сослуживцу стянуть меня с постели на пол. — Иди в душ и поехали.

Шаркая ногами, как немощный старик, которым себя и ощущаю, бреду в душевую кабину. Встаю под ледяные струи воды, стремясь смыть с себя не столько усталость и похмелье, сколько слой грязи, налипший на кожу и сердце за вчерашнюю ночь. Едва скользнув по краю туманных воспоминаний, не сдерживаю очередного стона.

Пиздец, до чего дошёл. А всё из-за чего? Из-за какой-то невъебенной бесячей царевишны.

Душ немного бодрит и глушит бунтующий в желудке ураган. Но не делает из меня нормального человека. Скорее ходячий труп, двигающийся на последнем догорающем генераторе. Не помню, чтобы хоть когда-то так нажирался. Чтобы прям до поросячьего визга. Ни на восемнадцатилетние, ни на проводах. Вообще ни разу!

— Су-у-ука-а-а. — тяну, хватаясь за вращающуюся на все триста шестьдесят градусов голову.

— Живи, брат. Я один за эту хуетень расплачиваться не собираюсь. — бубнит товарищ, глотая минералку.

Натягиваю форму, беззвучно, но весьма яростно матерясь, когда жёсткая грубая ткань скребёт по разодранным предплечьям.

Выдёргиваю из таких же гуляющих пальцев товарища бутылку и делаю несколько огромных глотков. Морозная жидкость скатывается по горлу, но до желудка не добирается, испаряясь на пересохших каналах глотки. Продираю пальцами слегка отросшие волосы. Провожу ладонью по щетине, осознавая, что времени на бритьё нет. Хотя… Что там время? Никаких сил не остаётся. Задеваю ещё одну отметину Фурии. Перед взглядом встают сощуренные тигриные глаза. Ненависть к Царёвой множится, растёт в геометрической прогрессии, разрастается до пределов вселенной, поглощает все мои мысли и естество. Сексуального влечения к ней больше не испытываю, но желание стереть с маковых дурманящих губ надменную усмешку пробивает шкалу. Убить в ней привычку унижать и топтать других достигает апогея. Я хочу сломать эту куклу. Отомстить не только за своё поруганное, мать её, достоинство, но и за всех, кого она опускала раньше. Если она приблизится ко мне ближе, чем на два метра, пожалеет о том, что родилась на свет. Не в моих привычках воевать с девушками, но она сама объявила мне войну. И она, блядь, её получит.

Преодолевая тошноту, слабость и выжигающий зрение солнечный свет, выходим с Пахой на улицу. Уже готовы расплачиваться за пьянку собственными душами. Надо только каким-то образом пережить этот день.

— Хуже уже не будет. — сипит недовольно Макей.

— Су-у-к-к-а-а… — скрежещу зубами, напарываясь пляшущим взглядом на огромный кроваво-красный Хаммер и торчащую возле него гарпию. Стерва заинтересованно изучает такого же раскраса, что и дорожный монстр, ногти. Под цвет моей, блядь, крови подбирала? — Не будет хуже, говоришь? — выталкиваю змеиным шипением, скосив убийственный взгляд на друга. — Какого хуя ЭТА здесь делает?

Друг-мудак пожимает плечами и как ни в чём не бывало заявляет:

— Подвозит нас в часть. Быстрее доберёмся.

— Такси, блядь, для этого есть. — рявкаю сухо, не спеша приближаться к ядовитой царевишне и её, мать вашу, карете.

— С Крис быстрее. — жуёт губы Макеев и шагает вперёд.

Мне ничего не остаётся, кроме как проследовать за ним. Времени выёбываться в любом случае не остаётся. Царёва, заслышав наши шаги, отрывается от изучения маникюра и резко вскидывает голову. Шоколадные волосы взмывают вверх, опадают на лицо и