Тайна сибирских орденов - Александр Антонович Петрушин

пьесах. Около нее табуном увивались молодые ребята. И вот расстреляна... За что? Тогда я не знал всей гнусности этого пре­ступления. Данилов, получив отказ обворожительной, как Снегурочка, Груни Седельниковой добровольно отдаться ему, изнасиловал ее. А по­том приказал своему охраннику Меликадзе убить девушку. И тот зарезал ее кинжалом. Я узнал об этом уже от Сосунова месяца через три, когда Данилова и след простыл. Тогда же я выяснил, что он из чиновничьей семьи, бывший гимназист и подпоручик, а его дядя, в прошлом генерал или полковник, занимает крупный пост в Красной армии...

Утром я встретил Протасова в аппаратной за приемом депеши и выз­вал его в тундру “на два слова”. Мы дискутировали часа полтора без злости, но с жесткой откровенностью. Я обвинил его в пьянстве, попуститель­стве разврату в лице Данилова и компании, участии в самочинных рас­стрелах, в утрате идейного руководства массой коммунистов, отрыве от них и потере авторитета руководителя. Он всхлипывал, вытирал сле­зы, оправдывался.

—  Я слабый человек, наследственный алкоголик! Это не вина, а беда моя... Конечно, кое-где я перехлестывал... А раньше другие мало колбасили? Пьянствовал с Даниловым, но виноват спирт, выданный ему на нужды эвакуации. В расстрелах не участвовал, это все Данилов с Пензиным... Ты сам поддался обывательщине, слушаешь бабские сплетни!

Меня взорвало.

—  Это ты прилип к этой кукле, к буржуйской дочке!..

Он вскипел тоже.

—  Ося! Все с бабами!.. И ты на бабе спишь. А я не человек? Не имею права? — и выразился неприлично...

И правда, не один Протасов переживал “медовый месяц” под хму­рым небом Ямала. Приехали мужем и женой Филиппов и Телицына, Панов-малый, Гриб, чекист из Березова, и еще кое-кто из холостяков об­завелись в походе подругами. На нарах барака множились двухместные “купе для новобрачных”, отгороженные от соседей оленьими шкурами. Интимные связи завязывались легко: люди все были молодые, здоровые и жили слишком тесно...»

После подавления Западно-Сибирского крестьянского восстания проводилось партийное расследование в отношении отсидевшихся в Ма­ре-Сале руководителей Тобсевревштаба: Протасова-Жизнева, Данилова, Волкова и других. Следователей Центральной контрольной комиссии ЦК РКП(б) Шкирятова, Сольца и Коганицкого интересовало одно: где золо­то, хранившееся сначала в Березове, а затем в Обдорске, и кто причастен к его пропаже? Бессудные расстрелы безвинных людей во имя «торжества революции» не считались тогда преступлением. Но коммунисты, возвра­тившиеся из глухой ямальской тундры в Обдорск, занятый красным экспе­диционным десантом Арсения Баткунова, не могли вразумительно отве­тить на эти вопросы. Золото и драгоценные реликвии Сибирского белого движения, доставшиеся Сенькину от Зырянова, были отправлены за Урал в обозах других отрядов: Сироты и Туркеля, Хорохорина и Сосунова.

Когда 4 апреля 1921 года, через три дня после оставления коммуни­стами Обдорска, в город вступили повстанцы численностью до двухсот человек, они, не дожидаясь, пока из-подо льда Полуя будут выловлены трупы расстрелянных заложников, бросились в погоню за красными от­рядами, отходившими за Урал по заснеженной реке Усе.

Это преследование возглавил представитель Тобольского штаба На­родной армии Георгий Гобирахашвили.

Он родился в 1885 году в городе Гори Тифлисской губернии, окон­чил Горийское духовное училище (там же учился Иосиф Джугашвили — Сталин). Однако священником не стал, а устроился слесарем на завод Нобеля в Баку и вступил в РСДРП(б). За организацию боевой «красной сотни» и хранение оружия в 1907 году выслан в Обдорск. В 1916 году добровольно ушел на фронт. Через год возвратился на Ямал, где его избрали председателем продовольственного комитета; летом артелью в десять человек ловили рыбу.

В 1919 году поехал в Тобольск сдавать улов в Центросоюз (коопе­ративную организацию), но из-за отступления колчаковцев на восток рыбный караван повернули на Омск. Только весной 1920 года грузин Гобирахашвили возвратился в Тобольск и был мобилизован на работу в Областьрыбу секретарем отдела снабжения.

После занятия Тобольска повстанцами штаб Народной армии на­правил Гобирахашвили на север губернии с мандатом такого содержа­ния: «...поручается информация населения о происходящих событиях, содействие мобилизации населения для борьбы с коммунистами, приня­тие мер к установлению дисциплины, реорганизация на местах власти, если таковая не соответствует своему назначению, организация сбора оружия и снаряжения...»

Позднее на допросах в Обдорской ЧК он заявил: «Я выступал не про­тив Советской власти, а против ее отдельных представителей, идущих вразрез интересов государства и правящей коммунистической партии... я против кровопролития, против гражданской войны...»

Возглавляемый им отряд настиг красный обоз в печорском селении Ошвор и почти полностью уничтожил его охранение — из шестидесяти бойцов уцелели только три красноармейца.

Историки Республики Коми И. Л. Жеребцов и М. В. Таскаев предпо­лагают, что «преследование сибирской группировки красных на столь значительном расстоянии было вызвано стремлением обдорских пов­станцев любой ценой захватить золото, которое увезли красные».

Думаю, что Гобирахашвили двигала не корысть, а месть: в оставлен­ном коммунистами Обдорске он узнал о расстреле Садовникова и его жены, с которыми находился в дружеских отношениях, и бросился в погоню за убийцами. Но, захватив в Ошворе красный обоз и часть на­ходившегося в нем золота, он узнал от пленных, что действительные палачи невиновных отступили из Обдорска совсем в другом направле­нии — на Маре-Сале.

Поэтому Гобирахашвили не воспользовался военным успехом, от­казался от дальнейшего преследования красных до селений Петрунь и Абезь, где размещались штабы бежавших за Урал красных отрядов, и возвратился в Обдорск. Там он узнал, что Садовников чудом уцелел. Психопат Протасов промахнулся: пуля из его нагана лишь задела голо­ву и контузила. Потерявшего сознание Садовникова проткнули штыком, но в темноте он очнулся и добрался до доктора Богословова, который пе­ревязал ему раны и той же ночью отправил в селение Хэ вместе с также уцелевшим при расстреле метеорологом Сухих.

Писатель Коняев отмечает, что «у краеведов нет единой версии ошворской трагедии». Хотя после подавления восстания проводилось расследование обстоятельств нападения повстанцев на заставу в Ошво­ре. Результаты этого расследования рассмотрела 16 августа 1922 года в Березове выездная сессия Тюменского губревтрибунала в составе председателя Бершанда, членов Пунтуса и Чегина.