Научная дипломатия. Историческая наука в моей жизни - Александр Оганович Чубарьян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Научный руководитель Института всеобщей истории РАН Александр Чубарьян об уроках Мюнхена и позиции США.
Какие уроки современное человечество вынесло с той сентябрьской конференции в Мюнхене?
Александр Чубарьян: «Мюнхен – прелюдия трагедии» – так называлась одна из самых знаменитых книг на эту тему. Мюнхен – это несколько важнейших уроков для человечества. И главный: когда перед миром встает, употребляя современный термин, глобальная угроза, а как показали последующие события, нацизм был именно такой угрозой, в этот момент следует думать о согласованных действиях разных сил и разных партий, чтобы объединиться. Но идеи национального эгоизма взяли верх над интересами мира. Еще один урок: с таким противником, каким была нацистская Германия, полумеры и политика умиротворения какими-то уступками, которые проводили Англия, Франция и Италия, невозможны. Такая политика приводит к трагическим результатам.
В 30-е годы в мире была очень популярна идея коллективной безопасности. Она исходила от Франции. К ней подключились некоторые страны, в том числе Чехословакия. Ее поддерживал и Советский Союз. Кризис этой идеологии пришелся на вторую половину 30-х годов. Но Мюнхен был кульминацией отказа от идеи коллективной безопасности. Проблема эта стоит и сегодня. Хотя у современного человечества другие угрозы и риски. Сегодня это, в частности, международный терроризм. Но обращение к истории, к урокам Мюнхенского соглашения весьма актуально.
Еще один урок Мюнхена состоит в знании: страны или партии, которые преследуют агрессивные цели, не удовлетворятся мелкими уступками. Напомню, что английский премьер-министр, вернувшись в Лондон после Мюнхена, заявил: «Я привез вам мир!» А спустя пять месяцев Германия ликвидировала то, что оставалось от Чехословакии.
Опыт Мюнхена интересует сейчас западных историков?
А.Ч.: Наши немецкие коллеги оценивают эти события однозначно как политику нацистской Германии. Но я с сожалением должен сказать: если еще 20 лет назад тема истории предвоенного периода весьма интересовала ученых и общественность Запада, то сейчас этот интерес малозаметен. Мюнхен, конечно, был широко освещен в таких странах, как Чехия и Словакия. А вот в Англии и Франции книги по этим сюжетам выходили давно. Сейчас это событие на Западе осталось в тени. Это понятно, ведь оно показывает историю этих стран с весьма неблаговидной стороны. Но в прошлом нельзя видеть только плюсы и скрывать то, что всем очевидно.
Следующий год – 80-летие начала Второй мировой войны. И он пройдет под флагом очень серьезных дискуссий. Вот тогда и поговорим подробнее, что означал Мюнхен для начала войны.
Российским историкам тоже предстоит объективно оценить ситуацию. Ведь СССР тогдашний оказался в положении изоляции. И, думаю, психологически Мюнхен сильно подействовал на Сталина. Сталин вообще всегда не очень доверял англичанам. Он почувствовал большую опасность в объединении разных стран на антисоветской основе. И именно Мюнхен послужил для Москвы сигналом к поиску каких-то контактов с Германией. Они начались весной 1939 года. Так Мюнхен изменил расстановку сил в мире. И еще. Летом 1939 года шли переговоры Англии и Франции с СССР, которые ничем не закончились. Национальный эгоизм привел к тому, что была утрачена еще одна возможность для создания антинацистского фронта.
Мы публикуем отрывки из телеграмм Рузвельта и Гитлера друг другу. Какую позицию занимали США во время Мюнхенской конференции?
А.Ч.: Она отличалась, с одной стороны, изоляционизмом, вроде они демонстрируют, что не очень связаны с проблемами в Европе. Благодушная позиция некой отстраненности. Но я не думаю, чтобы в Вашингтоне не понимали, что представляет собой нацистская Германия. А академический тон переписки означает, что не было желания объединиться. Если бы Америка однозначно оценила гитлеровскую политику как опасную для мира, это бы подействовало на ее партнеров – Англию и Францию.
Взгляд из XXI века
11.10.2018, «Российская газета», Елена Новоселова
В МИД России состоялась долгожданная презентация многотомной «Всемирной истории». Несколько тысяч страниц о прошлом человечества, работа нескольких десятков лучших российских историков, самые последние открытия мировой исторической науки… Не страдают ли отечественные специалисты гигантоманией и свободна ли современная историческая наука от идеологии? Об этом наш разговор с главным редактором многотомника и научным руководителем Института всеобщей истории РАН Александром Чубарьяном.
В МИД состоялась презентация многотомной «Всемирной истории».
Рецензируя шеститомник «Всемирная история», колумнист «РГ» Михаил Швыдкой написал, что такая книга получается только в условиях абсолютного свободомыслия и отсутствия какого-либо идеологического диктата. Какой том потребовал наибольшей смелости?
Александр Чубарьян: Я уточню: вышло семь томов. Последний – в двух частях. Эта работа задумывалась на волне тех процессов, которые проходили в России после 1990-х годов. Когда стало возможным обновление исторических представлений, свободное выражение разных, иногда спорных точек зрения. Климат изменился не только в обществе, но и в науке. Кроме того, началась архивная революция, в научный оборот поступило множество новых интересных документов по разным эпохам, а больше всего – по XX веку. Историки сейчас работают абсолютно свободно.
Идея написать историю всего мира не России ли с ее гигантоманией принадлежит?
А.Ч.: Действительно, сейчас за рубежом дискутируется вопрос, возможно ли вообще создание «всемирки». Хотя в мире есть такие книги, но их, нужно признать, не так много. К примеру, Кембриджская всемирная история. Но такой труд требует очень взвешенного подхода. К тому же в последнее время в мировой науке идут поиски синтеза между макроисторией и микроисторией, историей войн, революций, экономик и историй маленького человека. В этом смысле, описывая мировое прошлое, сложно найти общие, закономерные для всего хода истории подходы в описании конкретных сюжетов из жизни людей разных стран.
В последние 20 лет российские ученые активно включились в общий поток развития мирового исторического знания. И это повлияло на подготовку труда, выходящего за рамки обычного летописания или энциклопедии. Работая над «Всемирной историей», мы долго искали этот баланс между макро– и микроисторией, особенно при освещении российского XX века. И нам пришлось сделать переоценку многих событий, изменить ракурс взгляда, который существовал в течение десятков лет и на мировую историю, и на российскую.
Вот вы никогда не называете Мюнхенское соглашение между европейскими странами и Гитлером сговором. Это тоже дань «интеграции» российской науки в мировую? Редактируя «Всемирную историю», «чистили» ее от советской терминологии?
А.Ч.: Это все-таки научное издание, и мы старались освободить его от пропагандистских выражений, учитывая, как мировая
