Взгляд назад. Культурная история женских ягодиц - Хизер Радке

Lady’s Book. Журнал этот, один из самых популярных в XIX в., начал выходить в 1830 г. Это было время, когда в США прибыла первая волна ирландских иммигрантов, а Второе великое пробуждение{10} вновь зажгло в сердцах американцев страсть к религии и самодисциплине. Именно эти события сформировали идеологию журнала. С 1836 г. редактором Godey’s стала Сара Хейл, и именно под ее руководством, как пишет исследовательница Сабрина Стрингс, была выработана извращенная логика, уравнивавшая худобу женщины с нравственностью, красотой и принадлежностью к белой расе[107]. На страницах Godey’s редко встречались большие попы — что-то чужеземное, ассоциирующееся с африканской гиперсексуальностью. Полнота вообще стала отождествляться с африканскостью. В качестве идеала англосаксонской протестантской красоты Godey’s под руководством Хейл предлагал образы худощавых женщин с плоским задом. Предполагалось, что худая женщина — это женщина нравственно дисциплинированная и лучше всего воплощающая расовое превосходство.

Но почему девятнадцатый век был так одержим попами черных женщин? Почему именно попа стала так четко ассоциироваться с их сексуальностью? Историк Сандер Гилман считает, что к середине XIX в. попа африканки в сознании европейцев стала замещать ее гениталии[108]. То есть попа, к примеру, Саарти Баартман однозначно указывала на гиперсексуальность хозяйки, потому что в глазах ученых и праздной публики она выступала субститутом вульвы. По общепринятому тогда мнению, большая попа свидетельствовала об увеличенных гениталиях, а увеличенные гениталии указывали как на повышенный уровень сексуального влечения, так и на биологические различия между африканками и белыми женщинами. Такие смысловые отношения между вульвой и попой могут показаться странными[109], ведь это совершенно разные части тела с абсолютно разными функциями, но и в научной литературе XIX в. они постоянно сливаются. Половые губы и зад Саарти Баартман почти не обсуждались по отдельности.

В конце XIX в. антрополог Абель де Блазио развил эту ассоциацию, выпустив серию исследований о проститутках[110]. Его подборки фотографий стоящих в профиль белых проституток с большими, высокими попами явно отсылали к широко известным изображениям Саарти Баартман. Вывод исследователя заключался в том, что раз проститутки, вне зависимости от их расовой принадлежности, имеют большие попы, то большая попа у любой женщины является признаком сексуальной девиации и указывает на избыточный уровень сексуального влечения.

В 1905 г. Хэвлок Эллис опубликовал 4-й том своих грандиозных шеститомных «Исследований по психологии пола»[111]. Этот научный проект был попыткой преодолеть табу Викторианской эпохи и изучить человеческую сексуальность. Эллис был убежден, что секс — это здоровое проявление любви, открыто обсуждал мастурбацию. К сожалению, его взгляды на женскую попу были не столь прогрессивными. В 4-м томе в исследовании, первое приложение к которому поэтически названо «Происхождение поцелуя», ученый стремится понять, как каждый из органов чувств задействован в распознавании человеческой привлекательности. Эта работа вышла после дарвиновского «Происхождения видов» и предвосхитила идеи эволюционных психологов конца XX столетия. Так, автор предполагает, что женская попа и грудь являются адаптивными признаками, подверженными половому отбору: «У большинства народов Европы, Азии и Африки, главных континентов мира, широкие бедра и большие ягодицы обычно рассматриваются как один из главных атрибутов женской красоты». Согласно Эллису, внешнюю привлекательность женщины можно оценить, соизмеряясь с некоей объективно существующей шкалой красоты. Европейские женщины, по утверждению ученого, самые прекрасные, они вызывают восхищение у всех людей на Земле. Темнокожих он помещает на самую последнюю строчку своего рейтинга привлекательности. Список вторичных половых признаков, которые исследует Эллис, включает маленькие пальчики ног, большие глазницы и широкие передние резцы, но попа занимает в нем первое место — это главный и «самый женственный» признак. Исследователь отмечает, что европейские женщины «часто стремятся скрыть широкие бедра», в то время как почти у всех остальных народов (кроме японцев) «большие бедра и ягодицы считаются красивыми». Затем рассуждения Эллиса приобретают парадоксальный характер. Он утверждает, что в эволюционном смысле широкий таз необходим для рождения детей с крупной головой и большим мозгом и что самый широкий он у европеек. А у африканских женщин попы большие именно потому, что таз у них узкий. Большая попа представляется своего рода эстетической компенсацией за узкий таз. Несмотря на множество контрпримеров и сомнительность данных, Эллис приходит к выводу: у европейских женщин широкие бедра, но плоские попы, тогда как у африканок узкие бедра, но попы большие. Эти странные мыслительные маневры необходимы для того, чтобы расовая иерархия продолжала работать. Ученый хотел доказать, что мозг у африканцев не такой крупный, как у европейцев, и, как многие его современники, использовал в качестве аргумента рассуждения о попе.

К концу XIX в. популярность гальтоновской евгеники докатилась и до США, где эта теория быстро укоренилась в сознании ученых и простых обывателей. Сегодня большинство из нас считает евгенику гротескно-жестоким поворотом в истории мировой мысли — поворотом, приведшим человечество во время Второй мировой войны к чудовищному геноциду, но в начале XX в. учение Гальтона пользовалось повсеместной славой. Академические ученые, политики и представители самых различных партий — в том числе первые в XX в. шесть президентов США — открыто разделяли евгенические идеи. Почти на каждой американской кафедре биологии — например, в Стэнфорде, Принстоне, Гарварде и Мичиганском университете — преподавалась евгеника. Респектабельные издания, такие, скажем, как The New York Times и The Atlantic, регулярно публиковали статьи, прославляющие новомодную теорию.

Разделив людей на две категории — «приспособленные» и «неприспособленные», — евгенисты пришли к закономерному выводу о том, что общественные проблемы вроде бедности и преступности обусловлены не социально (неравенством, расизмом или классовыми противоречиями), а генетически: бедные плодят бедных, преступники производят на свет новых преступников. Лучшим способом решения этих проблем, по мнению сторонников евгеники, было предотвращение размножения «неприспособленных» и поощрение к нему «приспособленных».

К концу 1930-х гг. в 32 штатах США и Пуэрто-Рико были запущены программы принудительной стерилизации. Через них прошло около 60 000 человек — бедняков, инвалидов, душевнобольных и попавших в расплывчатую категорию «слабоумные». Американские законы о стерилизации часто оспаривались в суде, но суд обычно признавал их конституционными, как в случае знаменитого процесса «Бак против Белла»[112], состоявшегося в 1927 г.{11} В 1930-е гг. евгенические практики Калифорнии, где было стерилизовано более 20 000 человек, стали образцом для нацистов. Даже после ужасов Второй мировой войны программы принудительной стерилизации десятилетиями работали во многих государственных больницах США, и еще в 2010 г. женщин-заключенных в калифорнийских тюрьмах стерилизовали против их воли. Евгеника и расовые теории могут казаться отголоском страшного прошлого, но они существуют и сейчас как современные программы стерилизации, как расовые предрассудки, определяющие наше восприятие человеческого тела. Как мы дальше увидим, в наше представление о