Война, погубившая Россию. Записки премьер-министра Великобритании - Дэвид Ллойд Джордж

Терещенко был возмущен и ворчал по поводу дезертирстве кадетов во главе с Милюковым из-за украинского вопроса, в результате чего распадалось коалиционное правительство. Но он, очевидно, не подозревал о буре мятежа и гражданской войне, которая была неизбежна в столице. Действительно, история, рассказанная в этом ярком письме, еще раз проливает свет на ту историческую истину, что успешные революции обычно являются следствием тупости лишенных воображения людей, обладающих властью, которые спорят между собой о ничтожном ремонте, обновлении и украшении государственного здания, когда все основание его качается и готово рухнуть. Терещенко беспокоился относительно Константинополя, Милюкова тревожил вопрос украинской автономии; а тем временем вся Россия была объята пламенем революции.

Письмо Бьюкенена продолжает повествовать о том, как в этот самый вечер грузовые и легковые автомобили, наполненные вооруженными солдатами и пулеметами, начали наводнять улицы Петрограда. Наконец, выстроилась длинная процессия.

«Она состояла из большого количества рабочих и из трех полков в полном вооружении, несущих плакаты с обычными надписями: 'Долой десять министров-каниталистов», «Долой войну», «Дайте нам хлеба»; и т.д. Большинство участников прошли через Марсово поле в город. Вскоре после этого мы услышали выстрелы за зданием посольства, и многие из толпы бросились бежать вниз по набережной.

В течение большей части ночи во многих районах города происходила ружейная и пулеметная перестрелка. На нескольких автомобилях вооруженные солдаты поехали на Варшавский вокзал арестовать Керенского, но, к счастью, прибыли туда через четверть часа после его отъезда. Другие автомобили отправились в официальную резиденцию князя Львова, чтобы арестовать его и некоторых из его коллег, собравшихся там на совещание. Однако мужество изменило солдатам; хотя военная охрана отсутствовала, мятежные войска, получив приглашение войти и переговорить с министрами, заподозрелн наличие какой-то ловушкп и ограничились реквизицией автомобилей министров…'

Правительство держало наготове казаков, но не использовало их для активного восстановления порядка; улицы были заполпены толпами и войсками; между отдельными группами происходили столкновения. На следующий день положение приняло более мрачный вид в связи с прибытием нескольких тысяч матросов из Кронштадта, являющегося теперь рассадником большевизма. Произошла еще одна грандиозная демонстрация, и возникли повые уличные бои.

По этому поводу Бьюкенен пишет следующее:

«Во вторник к вечеру я испытал настоящий страх по поводу того, что правительству придется капитулировать, так как оно по существу находилось во власти мятежных войск, у которых не оказалось, однако, ни капли храбрости и которые не имели надлежащего руководства. Положение спасли казаки и немногие войска, вышедшие на улицу для защиты правительства. Дело дошло до того, что Чернов, социалистический министр земледелия, подвергся грубому обращению со стороны мятежных войск и был временно арестован. Когда мы обедали, казаки атаковали кронштадтских матросов, собравшихся в сквере посольства, и обратили их в бегство. После этого казаки прошли вверх по набережной, но немного спустя попали под перекрестный обстрел и понесли тяжелые потери. Мы увидели нескольких лошадей без всадников, галопом несущихся обратно. Немного позже два казака, которые возвращались с пленником, подверглись нападению нескольких солдат под самыми нашими окнами и чуть не были убиты…»

В донесении описывается, как эти беспорядки развивались в дальнейшем и как они постепенно были подавлены. Следующий день, среда, был сравнительно спокоен, а в четверг главные отряды мятежных войск были окружены. В пятницу произошли новые спорадические выступления, а затем воцарилось временное спокойствие.

Бьюкенен отмечает тесную связь между этим мятежом и ходом германской кампании. Он пишет:

«…Русское отступление, как бы серьезно оно ни было, особенно если учесть, что русские бросали на поле сражения тяжелую артиллерию, пушкп и военные припасы, обеспечило правительству полную поддержку Совета и социалистов, которые теперь предоставили правительству неограниченные полномочия искоренить недисциплинированность в армии и анархию в стране…»

Бьюкенен проявлял оптимизм — излишний, как показали последующие события, — полагая, что этот отпор большевикам будет иметь длительный эффект:

'В этой стране всегда было трудно заглядывать далеко вперед. Но, несмотря на сообщения с фронта, я смотрю на положение в целом с большей надеждой, чем некоторое время назад.

Хотя промышленное, экономическое и финансовое положение продолжает оставаться серьезным, имеется перспектива постоянного правительства, хотя бы нам пришлось некоторое время ждать, пока мы будем иметь результаты деятельности нового правительства. До тех пор пока продолжала царствовать анархия, нельзя было надеяться на кардинальное улучшение положения; но восстановление порядка должно было благотворно отразиться на всех отраслях жизни нации…'

* * *

К несчастью, восстановление порядка было далеко от своего завершения. Не было устойчивого фундамента, на котором этот порядок мог быть восстановлен. Сцены дикого хаоса 16 и 17 июля, которые так ярко описал Бьюкенен, — никем не возглавляемые толпы, двигающиеся взад и вперед, восставшие войска, направляющиеся для ареста членов правительства, уличные бои и безответственные убийства — иллюстрировали положение вещей в России в то время. За исключением казаков, не было никаких вооруженных сил, на которые можно было бы рассчитывать в отношении выполнения приказов. У правительства не было человека, обладавшего достаточным авторитетом, широтой кругозора и твердой рукой, который нужен был для подавления восстания и для установления единства и порядка. Единственный человек в России, который был достаточно сильным для этой цели, был на другой стороне баррикады.

Бьюкенен ясно сознавал, как много в этом кризисе зависело от качества руководства, которое могло появиться на сцене.

В своем донесении Бьюкенен высказывает предположение о составе реконструированного правительства, и сопровождает свою информацию комментариями относительно отдельных лиц:

'Церетелли, по-видимому, будет министром внутренних дел, но, как говорит мне Терещенко, он слишком большой идеалист для этого поста и вряд ли долго останется на нем. Некрасов, который будет выполнять функции председателя Совета министров в отсутствии Керенского, не внушает доверия, так как он слишком непостоянен и не один раз менял партии с целью улучшить свое личное положение. Его стремление — сделаться премьер-министром. Тем не менее он способный и сильный человек.

Из социалистических министров наиболее влиятельными являются Скобелев и Чернов. Говорят, что первый слишком непостоянен и не очень умен, тогда как последнего считают очень способным, но совершенно ненадежным и незаслуживающим доверия. Вчера князь Львов рассказал моему приятелю, что он считает Чернова самым опасным человеком в революционном движении'.

Зависть, соперничество и мелкие ссоры, царствовавшие в среде реформаторов, привели их на край пропасти. Неудивительно, что все они рухнули в нее и потянули за собой дело, которое они с любовью создавали. Как мало они, с подозрением относящиеся друг к другу, знали о действительно опасных людях, которые подстерегали их всех! У них создалось такое впечатление, что они уже