Война, погубившая Россию. Записки премьер-министра Великобритании - Дэвид Ллойд Джордж

Корнилов был человеком сильной воли и лучшим из всех имевшихся в виду кандидатов. Он пользовался поддержкой казаков, которых насчитывалось до 1000 эскадронов по 150 человек в каждом.

Генерал Нокс не верил в Керенского… Керенский боялся пролития крови и позволял событиям плыть по воле волн — к анархии. Вооруженной силы 10 тысяч солдат, оставшихся верными правительству, было бы достаточно, чтобы подчинить Петроград, являвшийся главным источником беспорядка. Если бы Керенский предложил сепаратный мир, он несомненно имел бы огромное большинство населения за собой.

Что же касается некоторых видных русских генералов, то Алексеев был военным теоретиком и не годился в момент кризиса; Брусилов был политиком; Каледин, командующий восьмой армией, являлся одним из лучших генералов и был выбран донскими казаками своим начальником.

В заключительной части своего сообщения генерал Нокс усиленно настаивал перед военным кабинетом на необходимости того, чтобы союзные правительства обратились с объединенным представлением к русскому правительству, советуя ввиду отчаянного положения России и угрозы демократии оказать генералу Корнилову полную поддержку в тех мероприятиях, которые он хотел провести для восстановления дисциплины на фронте, на железных дорогах и в Петрограде.

* * *

Тем временем, пока принимались эти решения, между Керенским и Корниловым возникла открытая ссора. Корнилов был возмущен медлительностью Керенского в предоставлении ему полномочий, включая восстановление смертной казни за неисполнение приказов, и сдался на увещевания предпринять попытку провозгласить себя военным диктатором. Керенский потребовал от Корнилова отставки, но последний, убежденный в поддержке командиров всех частей на западном фронте, поднял знамя восстания и обратился к народу с призывом, заканчивавшимся следующими словами:

«Я даю вам мое честное слово офицера и солдата и заверяю вас еще раз, что я, генерал Корнилов, сын простого казака-крестьянина, всей моей жизнью, а не только словами, доказал неослабную преданность моей стране и свободе; что я против всех контрреволюционных планов и стою на страже завоеванных нами свобод, желая только, чтобы великий русский народ продолжал быть независимым».

Восстание Корнилова потерпело неудачу. Если бы ему удалось установить военную диктатуру, то, учитывая полный развал армии, более, чем сомнительно, чтобы эта диктатура могла быть полезной союзникам. Но по существу это было движением против Керенского, и ио этой причине союзники оказались в щекотливом положении. Создавшееся положение обсуждалось в кабинете 12 сентября.

'…Члены кабинета считают, что, хотя британскому правительству трудно влиять на создавшееся положение дел в России, без того чтобы не быть заподозренным в поддержке Корнилова, все же важно, в интересах союзников и демократии вообще, сделать попытку улучшить положение. Любые шаги в этом направлении должны быть предприняты через посредство г. Керенского, так как он является представителем существующего правительства.

Следует информировать его о том, что британское правительство с величайшей тревогой рассматривает возможность гражданской войны и настоятельно советует ему придти к соглашению с генералом Корниловым не только в интересах самой России, но н в интересах союзников'.

Однако события избавили нас от задачи выбирать между Керенским и Корниловым, так как Корнилов был объявлен изменником и арестован. Но сам Керенский говорит, что, хотя восстание Корнилова было подавлено, оно потрясло авторитет правительства и ослабило его настолько, что дало большевикам, которые летом потерпели времепную неудачу, нужный для них шанс.

В революционные времена люди с темпераментом Керенского обречены на неудачу. Они не могут совместить идею с действием. Государственные деятели, которые колеблются в спокойное время, часто благодаря этому приобретают репутацию умеренных и проницательных политиков. Но во время смуты они являются национальным бедствием.

Положение быстро ухудшалось. К ноябрю в Петрограде преобладала анархия, а в Москве происходили жестокие бои. Пришли известия о том, что «Керенский пытался сам командовать тремя слабыми дивизиями казаков поблизости от Царского Села, которое было занято большевиками». Телеграмма добавляла: «Поведение Керенского казалось достойным сожаления и давало мало надежды на его успех».

Ленин, будучи решительным человеком, 7 ноября с величайшей легкостью сбросил правительство Керенского. Керенский ие оказал никакого сопротивления. Большевики оказались у власти.

22 ноября наш военный кабинет обсуждал вопрос об их признании. Трудность заключалась в том, что любой официальный шаг, открыто направленный против большевиков, мог только укрепить их в решимости заключить мир и мог быть использован для раздувания аитпсоюзнических настроений в России, и мы сами нанесли бы удар тому самому делу, во имя которого мы действовали. К тому же мы ничего не знали о действительном положении, и в этот момент ничто не могло укрепить нас в решении оказать поддержку генералу Каледину или какому-либо другому лидеру партии закона и порядка.

* * *

26 ноября от генерала Нокса прибыла телеграмма, гласившая, что независимо от того, что могло бы предпринять русское правительство, русские войска на фронте настаивают на перемирии. «Совершенно ясно, — сообщал Нокс, — что каковы бы ни были политические события в России, основной костяк русской армии отказывается продолжать войну».

Сотрудничество между Россией и остальными союзниками окончательно пошло ко дну с отказом большевиков выполнять лондонское соглашение 1914 г. Русские требовали освобождения Чичерина и Петрова, которые были интернированы в Англии, и угрожали репрессиями против британских подданных в России в случае неудовлетворения этих требований.

Наши отношения с Россией становились чрезвычайно сложными и трудными. Будь вся Россия под властью большевиков, наш курс был бы ясен. Мы вели бы с ними переговоры, как с русским правительством де факто. Будь большевистские лидеры правительством де факто, мы не могли бы объявить им войну или поддерживать восстание против их власти, исходя из того, что они заключали мир с Германией. Но вне городов — да и они не все были большевистскими — большевики не имели власти. Те части России, которые еще не подпали под влияние большевиков, представляли собой ее житницы и ее нефтеносные районы. Для нас было исключительно важно, чтобы эти ресурсы не попали в руки немцев.

Затруднения, которые я и Бальфур испытывали, убеждая членов правительства установить какие-либо отношения с Петроградом, которые могли бы привести к признанию большевиков, возрастали. Существовал неподдельный страх перед тем, что признание будет связано с допущением в союзные страны стаи большевистских агитаторов и заговорщиков для раздувания революции.

Кабинет рассматривал создавшееся положение 29 ноября. Наркоминдел новой русской власти обратился 27 ноября к военным атташе союзных держав с нотой, в которой указывал, что русские стремятся к заключению общего, а не сепаратного перемирия, но что им придется, быть может, согласиться на сепаратние перемирие, если их к этому вынудят союзники своим