Война, погубившая Россию. Записки премьер-министра Великобритании - Дэвид Ллойд Джордж

Я не думаю, чтобы Совет был склонен настаивать на скором заключении мира. Но он, повидимому, причинит нам много неприятностей по вопросу об условиях, на которых союзникам следует принять мир, и того толкования, которое должно быть дано слову «аннексия». Я предвижу главную опасность не столько в невероятной возможности выдвижения немцами благовидных мирных условий, сколько в том, что эти авансы могут быть подхвачены местными пацифистами, и что на правительство будет оказано давление с целью вынудить союзников на открытие мирных переговоров'.

* * *

'Нижеследующее бросает некоторый свет на сплетни в высоких кругах, которые явились прелюдией к падению несчастного царя, — писал также Бьюкенен. — Они сильно способствовали наступлению революции.

Феликс Юсупов, побывавший у меня как-то с поручением от императрицы Марии, рассказал мне, что, как ему известно, находящийся здесь тибетский врач опоил императора снадобьем, серьезно повлиявшим на его умственные способности.

Как-то раз Распутин повез его самого (Юсупова) к этому врачу. Когда Распутин заговорил о действии, оказываемом этим снадобьем, тибетец сказал, что если принимать его в течение некоторого времени, оно вызывает у пациента состояние равнодушия и полной апатии ко всему, что с ним происходит.

Юсупов сказал, что впоследствии он вырвал у Распутина признание в том, что император принимал это снадобье. Юсупов полагает, что оно в значительной мере является причиной ненормального поведения и почти детского безразличия, проявленного императором к потере престола.

Он (Юсупов) не мог сказать, кто побудил императора принимать это снадобье, но эта идея, повидимому, появилась у того, кто хотел сделать императора неспособным иметь собственную волю.

Почти такую же историю мне рассказывали великий князь Николай Михайлович и другие. После всего сказанного Юсуповым я думаю, что такое утверждение имеет некоторые основания'.

Это письмо звучит, как донесение из Парижа после падения Бастилии в те дни, когда сплетни о членах королевской фамилии приобретали все более и более клеветнический характер и когда Марат и Робеспьер пользовались ими, чтобы бросать вызов респектабельной революции жирондистов.

Керенский был человеком высоких идеалов, но обладал взвинченным и нервным темпераментом. Подобно жирондистам, он был одарен непревзойденным даром динамического красноречия, вызывавшим у аудитории любые эмоции. Но он слишком надеялся на свои ораторские способности и не подкреплял их действием. Этот недостаток обрек его на неудачу в тот момент, когда он столкнулся с людьми, первым импульсом которых являлось действие.

Ситуация требовала более жесткого человека, чем был Керенский. Одии из проницательнейших наблюдателей из числа посланных нами в Россию, генерал Нокс, ведавший в то время русскими делами, полагал, что «сердце народа было крепким, но требовались силы; эти силы можно было бы собрать, если бы в правительстве сидел хотя бы один человек сильной воли».

Союзники стремились оказать помощь, которая была в их силах, положению в стране и восстановить фронт против врага. Они полагали, что чистосердечное и дружеское усилие с их стороны для оказания России практической поддержки сплотило и объединило бы ее народ и сохранило бы его участие в войне в качестве действенной и боеспособной силы.

Однако с мощными силами, действовавшими против нас, велась лишь нерешительная борьба. В апреле Ленин и другие прибыли в Петроград через Германию. В течение первых месяцев летом 1917 г. их влияние постепенно возрастало, в то время как дисциплина в русской армии неуклонно снижалась.

Вот образный, но правдивый отчет о положении, составленный одним британским офицером, который в этот период смуты и беспорядка писал из Кронштадта следующее:

'…B данный момент положение в промышленности очень серьезно. Министр труда Скобелев торжественно выпускает декларации, которые звучат, как непонятный бред. Последней новостью в пятницу явилась декларация о конфискации банковских излишков. Министр торговли Коновалов подал в отставку в знак протеста против действий Скобелева, заявляя, что невозможно сохранить финансовое равновесие перед лицом бесконтрольных требований рабочих. Насколько я представляю себе, в условиях Запада Скобелев был бы сторонником государственного вмешательства, а Коновалов — либералом манчестерского толка. К несчастью, в России в данный момент не существует государства, которое могло бы что-нибудь контролировать. Люди бастуют, требуя 100 % прибавок к заработной плате с момента начала войны, 6-часового рабочего дня и уплаты жалованья за 6 месяцев вперед. Одной фирме предъявили требование о прибавках, которые в сумме примерно на 20 % превышают ее основной капитал.

Все осложнения рабочего вопроса, имеющие место в Англии, выступают здесь в видоизмененной форме. Цены в четыре раза превышает нормальные. Прибавьте к этому обман и коррупцию, с одной стороны, и полное отсутствие всякой организованности — с другой. Два года бумажной эмиссии (поговаривают, что правительство выпускает еще два миллиарда рублей) и два месяца революции завершают это повествование о простом развале.

Политическое положение характеризуется следующими явлениями. Кронштадт объявил себя независимой республикой. В основе этого замечательного акта не было ничего, кроме простой веры в мудрость и красоту децентрализации, которая в то время была модным словом. Местные республиканцы были искренне поражены, когда комендант крепости заявил, что, будучи служащим правительства, он вынужден уйти; они объяснили ему, что не хотят его ухода, так что же вынуждает его уходить?

Весь вчерашний день ходили слухи о том, что кронштадтцы собираются обстреливать нас. В течение всего дня к ним просачивались социалистические депутаты, чтобы дать им первый урок политграмоты. Сегодня получено сообщение, что правительство собирается атаковать Кронштадт, по одной версии, армией, по другой — миноносцами.

На следующей неделе предстоит железнодорожная забастовка. Я усиленно пытаюсь выяснить, имеется ли в Совете нечто вроде рабочего исполкома. Коммерческий атташе полагает, что там существует нечто вроде расчетной палаты, через которую проходят требования рабочих. Если такая палата действительно существует, то при наличии нерешительного, но искренне готового сделать что-нибудь Скобелева и рабочей фракции, фактически удовлетворяющей неограниченные желания рабочих, Гендерсону есть над чем поразмыслить.

Следующей после забастовки и Кронштадта темой дискуссии является вопрос: мир или наступление. Я склонен думать, что правительство намерено уговорить народ повести наступление летом в надежде на то, что тогда вопрос о мире отступит на задний план.

Я не питаю никаких надежд. Всем ясно, что Россия чувствует отвращение к войне.

Для всех ясна также еще одна вещь, а именно: в России никогда нельзя знать, что будет завтра'.

* * *

Письма современников, написанные опытными и наблюдательными людьми, которые проходили через испытания первых недель революции, проливают свет не только на отдельные конвульсии, но и на процесс перерастания недовольства в революцию в результате неразумного и неумелого руководства.

15 июня, перед самым назначением Керенского премьером, наш посол