Японская война 1904. Книга третья - Антон Дмитриевич Емельянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тогда, если представить, что все шло бы как в моей истории, в чем был бы смысл этого маневра? Россия проигрывает Ляоян и Мукден, Япония становится сильнее и… Китай, которому не хотелось бы явной победы любой из сторон, мог бы и оставить свой нейтралитет. Поддержать старый союзный договор и встать с русской армией плечом к плечу, и тогда, получается, англичане за год до того, как это станет актуально, позаботились, чтобы перекрыть даже саму возможность этого объединения.
— Глеб Михайлович, давайте оставим вопросы этики кому-то, кто не носит мундиры, — я поймал взгляд Ванновского. — Почему вы считаете, что госпожа Казуэ преследует в этом вопросе личные мотивы?
— Прошу прощения, увлекся и не сразу отдал. Вот доклады конных групп, которые в течение дня следили за движениями японских тылов, — Ванновский вытащил из своей папки стопку отчетов и отдельный лист с картой, где было отмечено самое главное. — Ояма отводит свои силы строго на юг. Судя по движению обозов, он планирует занять позицию на реке Сяошахэ и закрепиться там. И если сейчас мы сможем с ходу сбросить его, заставив откатиться к Дашичао, а там и дальше до Кореи или Квантуна, то уже через пару дней это снова потребует огромной крови и сил. А Казуэ предлагает именно это — потратить время на ненужное спасение батальона Хорунженкова — и не воспользоваться тем преимуществом против японцев, что у нас есть.
— Сдаете англичан и китайцев, чтобы спасти своих? — теперь я посмотрел на девушку, и та предпочла промолчать, просто пожав плечами.
А ведь прав был Плеве: двойные агенты — это чертова головная боль и подставы, но и польза от них тоже есть. Как минимум, они приносят информацию и дают выбор. А уж как дальше поступать, зависит только от тебя.
Ванновский с Казуэ ждали, что я приму решение прямо сейчас, сказав, кто из них прав, но я лишь забрал у них все отчеты и отправил работать дальше. А сам приказал адъютантам разбудить меня ровно через четыре часа и лег спать. Было тяжело заснуть, когда все мысли были только о том, что же делать дальше. Но я просто представил, что лежу с винтовкой в руках, слежу за целью — и тело само собой расслабилось. Потом успокоилось дыхание, а там и мозги начали остывать. Я скользнул в сон, давая себе восстановиться, а своим офицерам собрать информацию уже о нашей армии.
Тут ведь все очень просто: решать, что делать дальше, я собирался только когда буду знать, а на что мы вообще сейчас способны.
* * *
— Потери? — я начал с самого главного, когда мы со штабом собрались под светом еще даже не показавшегося из-за горизонта солнца.
— Семьсот двенадцать человек убиты, шесть тысяч триста сорок ранены, из них треть легкие, встанут в строй в течение пары недель, — доложил доктор Слащев, и все на несколько мгновений замолчали, обдумывая услышанное.
— В процессе мне казалось, что мы потеряли больше, — первым заговорил я. — Только в той атаке Павла Анастасовича, когда в полдень фронт прорывали, доносили про две тысячи убитых и раненых. Потом еще у Шереметева столько же.
— А так и было, — первым как новенький ответил приписанный мной ко штабу Корнилов. — Потерь много, но… Очень помогают эти шлемы, ватники. Те, кто в других частях отправились бы на тот свет, у вас часто обходятся лишь синяком или легким головокружением. Ну и тактически, даже унтеры по уму работают: на пушки или ружья никогда в лоб без прикрытия не пойдут. Так что все правильно: раненых гораздо больше, чем убитых.
Я задумчиво кивнул. В будущем стандартным считалось соотношение один к четырем, у нас же вышло лучше. Почему? Если принять, что экипировка и выучка здесь была, допустим, на том же уровне, то разница выходит в… Средствах поражения. Сейчас-то при всем уважении к опасности винтовок и пушек, они по своей мощи не дотягивают ни до Первой, ни тем более Второй Мировых войн. Вот и работает у нас все с запасом, но нужно понимать, что это все только пока.
— Не только в этом дело, — задумчиво заговорил Шереметев. — Еще момент для атаки был выбран очень правильный…
Степан Сергеевич поднял было тему моего чутья, но я его остановил. Не уверен пока я в этом таланте, так что полагаться на него не стоит. Ни мне, ни другим.
— Давайте продолжим, — я вздохнул. — Если с нашими потерями понятно, то что у японцев?
— Раненых они утащили в свой тыл, — тут уже докладывал Ванновский. — Но вот поле боя осталось за нами, так что тут мы посчитали довольно точно. Вернее, вплоть до солдата скажу не раньше, чем через неделю, а сейчас — убитых по всему фронту около десяти тысяч. Раненых, если считать по обозам, около двадцати тысяч.
Соотношение выходило гораздо хуже, чем у нас, но оно и понятно. У японских солдат вообще никакой защиты не было, а они еще и часто под прямой огонь артиллерии попадали. А вот итоговые цифры расстроили — учитывая, как мы давили, почему-то хотелось надеяться на большее.
И ведь что интересно. Как было в моей истории: несмотря на все ошибки Куропаткина, несмотря на фактическое бегство из Ляояна, он потерял 17 тысяч солдат, из них менее 3 тысяч убитыми. Японцы же в последние годы пытались занизить число своих погибших, но до этого всю сотню лет историки сходились примерно на 12 тысячах. По раненым данных не было, но если взять минимальное один к трем, то общие потери Оямы тянули на 36 тысяч, почти четверть всей армии. У Куропаткина потери получались в три раза меньше, около девяти с половиной процентов. И как после этого побеждающие оказались в числе проигравших — очень много вопросов.
У меня с таким же самым подходом к оценке результата… Потери японцев были почти те же самые в районе 20 с хвостиком процентов, у всей русской армии — в районе 5 процентов, но вот только у меня… Семь тысяч от тех сорока, что я успел собрать во время прохода по арьергардам отступающих корпусов, это почти 17 процентов. Очень много… Слишком много, чтобы продолжать давить японцев, которых, несмотря
