Анна среди индейцев - Пегги Херринг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы не можете так поступить! — говорю я. — Это неправильно.
Маки поворачивается к четверым и что-то говорит им. Старик с костлявой запавшей грудью, виднеющейся под его кедровым жилетом, отвечает и ждет. Маки что-то долго говорит в ответ.
Закончив, он обращается ко мне:
— Анна, вам лучше остаться здесь. К тому же я верну вас домой. Может быть, даже в Россию, если таково ваше желание.
— Как?
— В следующий раз, как покажется корабль, — отвечает он, — мы выйдем ему навстречу. Если люди на корабле согласятся, я выменяю вас, и они отвезут вас домой.
Домой. Может быть, даже в Россию. Есть способ выбраться отсюда, не рассчитывая на «Кадьяк». Я и не мечтала, что такое возможно. Но какой ценой? Обмениваться людьми, как товаром, неправильно. Люди рождены свободными и равными. Наш император принял это вместе с другими принципами просвещенной мысли. Рабство было отменено еще до рождения моих родителей. И хотя положение крепостных улучшилось после законов о государственных крестьянах и вольных хлебопашцах, я слышала долгие, непримиримые споры друзей отца о том, как далеко должен зайти император.
Даже Тимофей Осипович знает об эгалитаризме, хотя он бы использовал слово попроще. Там, на речном берегу, он сказал, что свобода человеку милее всего на свете.
Однако, какие бы высокие принципы ни обсуждались за обеденным столом моих родителей, Маки предлагает мне, возможно, единственный выполнимый способ выбраться из моего ужасного положения. Отец тотчас бы согласился с разумностью его доводов. Кажется, я знаю, что бы он сказал.
— Я хочу вернуться домой, — отвечаю я. — Но…
Маки ощетинивается.
— У вас нет выбора. В любом случае вы будете не первой чужеземкой, чье возвращение домой я устроил, Ту-те-ю-ханис Ю-этт[33] — должно быть, вы о нем слышали.
Я едва разбираю, что он говорит.
— Кто?
— Ту-те-ю-ханис Ю-этт. Он много лет провел у мовачатов. Моквина отказывался его отпускать. Но я ему помог.
Маки что-то говорит одному из четверых, и тот исчезает. Мгновение спустя, вернувшись, он передает Маки какой-то предмет. Маки протягивает его мне.
Это тот тупой предмет в форме рога, который я видела у колюжей висящим на шее или плечах. У погибшего отрока на берегу он тоже свисал на какой-то жиле. Но этот отличается от остальных. Он сделан из полированного металла, на нем вырезаны те же глаза, руки и рты, как на столбах, тотемах и деревянных коробах.
Я беру его у Маки. Он тяжелый, но хорошо сбалансирован. Изящно изогнут. Если не считать серебряного украшения в волосах той женщины из деревни царя, я никогда не видела здесь ничего подобного. Только лучшие мастера в Петербурге, те, кто делает самовары и чайные подносы для знати, могли бы изготовить такое.
— Что это?
— Это читулт. Боевая дубинка.
— Читулт? Вы сами сделали?
— Нет. Ту-те-ю-ханис Ю-этт сделал ее для меня. Он собирался сделать мне и гарпун, но Моквина не позволил.
— Кто был этот человек, этот Ту-те-ю… — у меня заплетается язык.
— Ту-те-ю-ханис. Американец. Когда-то давно он попал в плен к Моквине. И прожил с мовачатами несколько лет. Моквина не отпускал его, потому что он умел мастерить из металла такие прекрасные вещи. Моквина разбогател, обменивая их.
Но американец не был счастлив. Ему хотелось домой. Поэтому, когда я приехал в Юквот, он тайком попросил меня помочь ему с побегом. Он написал письмо и умолял меня передать его любому капитану, которого я встречу. Моквина пришел бы в ярость, если бы узнал. Я отдал письмо капитану «Лидии». Позднее я услышал, что тот убедил Моквину отпустить Ту-те-ю-ханиса.
Я переворачиваю предмет. Я верю в историю Маки.
— Когда нам ждать следующего корабля?
— Сложно сказать. Зимой кораблей не бывает. Море слишком бурное — они вернутся позже, весной.
— А как же остальные? Мой муж… и другие члены команды.
— Вы с мужем?
— Конечно. Вы можете устроить и его спасение? Можете устроить так, чтобы нас всех отпустили?
— Я попытаюсь. Но если у меня не выйдет, вы сможете устроить это сами, когда будете на свободе.
Он говорит с четырьмя колюжами, потом с людьми, которые стояли рядом и слушали. Когда он заканчивает речь, все встают, включая Маки, и оставляют меня на лавке с остывшей плошкой чая и ощущением, что все еще, возможно, наладится.
Когда настает время вечерней трапезы, меня сажают возле Маки. Усатый тойон сидит с другой стороны от него. Женщина с двумя толстыми, как корабельные канаты, косами ставит передо мной поднос с едой.
Маки говорит:
— Это моя жена.
Она старше меня, но моложе моей матери. У нее широкое лицо, губы, уголки которых приподнимаются, когда она улыбается, и платье до лодыжек из кедровой коры. В мочки ушей вдеты круглые раковины, на обоих запястьях — браслеты.
— Вакаш, — говорю я, и она смотрит на Маки. Тот что-то коротко говорит ей, и она улыбается, прежде чем вернуться к коробам для готовки.
На подносе рыба с подливой. Еще там что-то коричневое, похожее на кривой палец. Я обнаруживаю еще несколько таких же предметов, едва прикрытых подливой. Это какие-то корешки. Я осторожно сжимаю один. Кожица рвется, и из трещины проглядывает что-то белое, сухое и рассыпчатое.
Картофель. Это печеный картофель.
Подняв глаза, я вижу, что Маки улыбается.
— Есть еще лук и капуста, но вам придется готовить их самостоятельно. Нам они не нравятся, никто не понимает, что с ними делать.
— Где вы берете эти овощи?
— В испанском огороде. Испанцы покинули наше побережье много лет назад, но их огород еще цел. Скоро покажу вам.
Жена Маки возвращается, садится рядом со мной. Мы вместе принимаемся за еду на подносе. Я искоса разглядываю ее, зная, что она так же разглядывает меня.
Позже девушка со шрамом на руке дает мне плетеный коврик и мягкую шкуру. Она тонкая и обтрепалась по краям. На некоторых участках щетинистый коричневый ворс весь стерся, и она слишком маленькая, чтобы укрыть меня с ногами. Девушка показывает, где мне устроить себе постель. Когда я выхожу по нужде, никто за мной не следует, но снаружи царит темнота и грохочет море, которое здесь гораздо ближе. Я делаю свои дела, потом нахожу Полярную звезду. Она сегодня особенно яркая, словно все звезды, из которых она состоит, объединились. Я желаю ей спокойной ночи, а потом бегу в дом.
Проснувшись поутру, я замечаю, что усатого тойона нигде нет, а выйдя облегчиться, вижу, что лодки, которые привезли
