Анна среди индейцев - Пегги Херринг

Что молодцы не являются в женских спальнях без приглашения. Украшения не исчезают сами по себе. Волшебных заклинаний не бывает. И леших тоже. Когда мы пошли дальше по тропе — она все еще крепко обнимала меня за плечи, — я услышала какие-то звуки и, завидев, как что-то сверкает на земле впереди, почувствовала сильное желание схватиться за серебряный крестик через тонкую ткань платья и воскликнуть, как она меня учила: «Земля, земля…» Но я отказалась поддаваться ее бессмысленному страху. Вероятно, это всего лишь роса сверкала в лучах солнца. А звуки, скорее всего, издавал отец, когда, задевая ветки, обходил предмет, привлекший в тот день его внимание.

Эта часть леса как две капли воды похожа на тот лес, и мне так же тревожно, как после рассказа матушки. В этот раз я охотно касаюсь креста в попытке быть ближе к ней и отогнать лешего, если он здесь обитает.

Я плетусь вслед за Яковом, не в силах отделаться от своих страхов. Они кружат над моей головой, отказываясь оставить меня в покое. Много позже мы достигаем плоской долины. Теперь мы идем по широкой ровной тропе, которая могла бы сократить путь нашей команде на несколько дней, если бы мы ее обнаружили. Горы обступают нас повсюду, насколько хватает взгляда; вершины скрываются в облаках.

Уже очень поздно, когда мы выходим на берег реки, слишком широкой и глубокой, чтобы ее перейти. На западе небо светлее, но вскоре станет настолько темно, что нам уже не будет видно, куда мы движемся. Колюжи идут на свет, горящий ниже по течению, пока впереди не показываются очертания домов.

— Где мы? — спрашиваю я.

Наши колюжи подходят к домам и зовут:

— Йатскал чи иилал ксоксва[30].

В дверях появляется человек, за ним — еще один и еще, и через несколько мгновений нас уже разглядывают множество людей. Нас ведут ко входу в один из домов. Перед тем как зайти, я смотрю прямо на темнеющее небо. Сквозь просвет среди деревьев я вижу, что Полярная звезда доблестно пытается сиять — через несколько часов она станет яркой, как драгоценный камень. Я следую за остальными в дом.

Нас с Яковом встречают несколько стариков, толпа любопытных колюжей и домашние хлопоты, распорядок которых нам уже хорошо известен.

— Ксвасака, хотскват[31], — говорит усатый человек в плаще из меха калана с висящими внизу толстыми хвостами.

— Яков, — говорю я. — Это тойон. Тот, кто говорит. Мы его знаем.

— Кто это? — шепчет Яков.

— Он был в палатке. Когда мы добрались до берега. Сразу после того, как сели на мель. Помнишь? Тимофей Осипович взял нас с Марией в палатку поговорить с ним — а потом завязалась драка.

Яков вглядывается.

— Я его не помню.

— Потому что он был в палатке, а ты — снаружи. Мы с Тимофеем Осиповичем потом снова видели его на берегу. Но никого из вас рядом не было. Это он. Я знаю.

Мы вернулись туда, где оставили бриг. Прошла всего лишь пара недель, но кажется, будто от того дня нас отделяют годы. Действительно ли, как сказал Тимофей Осипович, его сожгли дотла, или есть вероятность, что он цел? Мне бы хотелось подняться на борт. Разрешат ли мне колюжи? Можно ли мне поспать в своей кровати? Переменить одежду, расчесать волосы? Может статься, я найду свою пропавшую булавку для шали, завалившуюся между досок на палубе. Что еще могло сохраниться, какие ценные вещи избежали нашего исступленного разрушения, и почему я никогда раньше не понимала их ценности?

Тойон начинает говорить. Вне всяких сомнений, он знает, кто мы. Сильно ли он зол из-за стычки?

Нас с Яковом разделили. Мы спим в разных половинах дома, где живет усатый тойон.

Действия колюжей на следующее утро, после трапезы, говорят о том, что этот дом — не конечный пункт нашего путешествия. Должно быть, мы пойдем дальше.

— Куда они нас ведут? — спрашиваю я у Якова.

Тот качает головой. Он устал. Еще один переход может оказаться непосильным для такого старого человека.

Передо мной встает колюж из тех, с кем мы шли вчера.

— Ада, — говорит он и показывает рукой.

Мы идем по тропе к берегу реки. Ее устье кажется уже, чем в тот день, когда мы переправились через нее с нашими узлами и отдали нашу шлюпку на милость моря. На каменистом берегу ждут два челнока, покрытые бусинами влаги после вчерашнего дождя.

Эти лодки гораздо больше, чем те крошечные, в которых я плавала до сего дня. Я забираюсь в одну из них. Это настоящая шхуна. Сидя, я не могу увидеть — если только не вытянусь, — что находится за бортом, инкрустированным сияющими отполированными раковинами. Уж не знаю, как она поплывет: река слишком мелкая.

Усатый тойон уже сидит впереди меня. Его плащ из меха калана у меня перед глазами, волоски меха морщатся и щетинятся при движении. Наша лодка заполнена под завязку. Я единственная женщина.

Лодка отходит от берега, вторая следует за ним. Гребцы шевелят заостренными веслами, как курицы, царапающие землю. Море выглядит спокойным, хотя все равно грохочет и разбивается о берег. Устье реки затыкает горбатый островок, деревья на его кряже кажутся зубчатой тенью.

Челнок поворачивает носом к острову. Я думала, мы переправляемся через реку. Мы доплываем до бурного места, где река встречается с морем. Волны и течения сталкиваются друг с другом, белые барашки рождаются, смешиваются друг с другом и исчезают. Гребцы сражаются с бурными водами и успешно выводят нас из опасного места.

Повернувшись параллельно берегу, лодка плывет на север. Мы выходим в море, и меня охватывает беспокойство. С поверхности взлетает стая птиц. Всего через несколько минут я исполняюсь уверенности, что именно здесь мы сели на мель. Я узнаю торчащие из воды камни. Но где «Святой Николай»? Вокруг ничего не видно. Ни мачты, ни доски — ничего. Даже никаких обломков, выброшенных на берег. Может быть, волны разбили его о скалы и утянули все, что осталось, с отливом? Или Тимофей Осипович все-таки прав, и колюжи сожгли его дотла.

— Яков? — Я поворачиваю голову, гадая, что он думает. Но его нет.

Я смотрю на другой челнок. Там его тоже нет. Он все еще на берегу?

Но его нет и там. Он исчез.

— Яков! — кричу я. Но никто не обращает на мой крик внимания. Гребцы движутся в том же ритме.

Нос лодки разрезает волну. Брызги на моих щеках холодны, как зимняя ночь.

Глава