Чёрная стая - Ольга Игоревна Сословская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Просветительские замашки командира подхватили и другие. Пока Войцех давал отдых натруженному горлу, Дитрих вводил собравшихся в курс последних открытий астрономии, Ганс Эрлих читал популярный курс химии, а регулярно присоединявшийся к ним Теодор — свои и чужие стихи, которых знал превеликое множество.
Через пять дней фрайкор скрылся в густых лесах Гарца. Разъезды уже два дня доносили, что преследователи их потеряли, и фон Лютцов позволил, наконец, разбить лагерь. За фуражом и провиантом на этот раз отправили драгун, и гусары расположились на отдых со всеми возможными в походе удобствами — поставив холщовые палатки, разведя костры под большими котлами для постирушек и супа, расседлав коней и пустив их пастись на зеленеющих свежей травой полянах.
* * *
Поручив фон Таузигу обустройство лагеря и расстановку пикетов, Шемет решил провести этот вечер в свое удовольствие. После ужина, прихватив с собой свечу и томик фон Клейста, Войцех отправился в лесную чащу, где под сенью векового бука предался блаженному ничегонеделанию.
Новелла «Маркиза д'О» произвела на него довольно-таки сильное впечатление, но приятное или нет, Войцех все никак не мог решить. Предложение русского графа, обесчестившего только что спасенную им от рук злодеев женщину, находившуюся в беспамятстве, загладить свою вину женитьбой представлялось ему едва ли не более отвратительным, чем сам проступок. Впрочем, главная идея новеллы была совсем не в том, и написана она была прекрасно, поэтому винить автора за выбор сюжета Войцех не стал. И все-таки, читать дальше расхотелось.
Голоса из лагеря затихли, утомленные длинными переходами гусары отправились на покой. Лес шуршал и шелестел, настраивая на меланхолический лад, в гуще ветвей вспыхивали желтовато-зеленые холодные искры светлячков, запах прошлогодней листвы мешался с ароматами свежей, клейкой зелени.
Войцех задул свечу и откинулся к стволу, наблюдая за мерцающими сквозь ажурную крону звездами. Мысли о тяжелой женской доле, навеянные новеллой, бродили в голове, не желая складываться в стройную систему, из которой можно было бы сделать окончательные выводы.
Легкое прикосновение к плечу прервало поток неясных мыслей, и Войцех резко обернулся.
— Кофе не хотите, герр лейтенант? — в руках у Карла была дымящаяся кружка. — Ночью прохладно, а вы без шинели.
— Как ты меня нашел? — спросил Войцех, принимая угощение. — И спасибо.
— По следам, — даже в темноте было заметно, как Карл залился румянцем, — вы же их не прятали, герр лейтенант.
— Кажется, в Берлине ты называл меня по имени, — заметил Войцех, прихлебывая кофе, — думаю, нет смысла это менять. Присаживайся, не на часах стоишь.
— В Берлине вы не были лейтенантом, — возразил Карл, но, все-таки, опустился на траву рядом с Войцехом.
— Ну да, — рассмеялся Шемет, — там я был поручиком. Давай, без чинов. Мы же друзья.
— Ну да, друзья, — печально подтвердил Карл, — только не знаю, хорошо ли это.
— Да что в этом может быть нехорошо? — Войцех чуть не поперхнулся и отставил кружку. — Ты уж прямо скажи, что тебя гнетет, не трави себе душу.
— Если бы не были друзьями, вы… ты бы, наверное, уже давно меня из эскадрона выставил, — выдохнул Карл, — гусар из меня ни к черту.
— Это как прикажешь понимать? — возмутился Войцех. — Думаешь, я тебя по дружбе в корнеты произвел явочным порядком? Хорошего же ты мнения о своем командире.
— Нет, что вы, герр лейтенант, — Лампрехт совсем растерялся, на глазах блеснули слезы, — но вы же…
— Ты, — напомнил Войцех, — мы договорились.
— Ты же не мог не заметить, что я саблей только для виду машу, — опустил голову Карл, — да и то недолго. Рука устает, выронить боюсь. А в дело ее пустить, так и вовсе никакой пользы не будет. Разве что соломенное чучело разрублю, и то, если на нем мундира нет.
Ну, конечно, он не мог этого не заметить. Но не придал значения, не подумал, не обратил должного внимания. Хорош командир, хорош друг. А теперь Карл чуть не ревет, потому что не может себе простить такой естественной для своего возраста слабости. Да сколько же ему лет? На вид совсем мальчишка, моложе, чем был он, Шемет, когда напросился в лейб-гусары.
— Ничего, — Войцех потрепал Карла по плечу, — это дело наживное. Главное умение. Возмужаешь, наберешься сил, все получится.
— Не получится.
Карл отвернулся, хлюпнул носом, но без рыданий обошлось.
Войцех молча смотрел на него, не зная, что и сказать. Между красной опушкой воротника и темными кудрями виднелась узенькая белая полоска тонкой шеи, изящная маленькая кисть судорожно сжимала траву, хрупкие, почти девичьи плечи вздрагивали под черным доломаном.
И тут Шемета озарило.
— Шарлотта? — тихо спросил он.
— Клара, — ответил Карл и разрыдался, уткнувшись лбом в плечо Войцеха.
Перед женскими слезами Войцех, как всегда, почувствовал себя бессильным и неловким. Но Клара на удивление быстро взяла себя в руки, и заговорила тихим, чуть сдавленным голосом.
* * *
Свою настоящую фамилию она назвать отказалась, но Шемет мог бы прозакладывать Мединтильтас, ставя на то, что «фон» перед ней имеется. А может быть даже титул. Начала Клара издалека, чуть не с самого детства, проведенного в родовом поместье, окруженном обширными лесными угодьями. Отец ее, страстный охотник, с юных лет учил сыновей стрелять, фехтовать и ездить верхом. Когда дочка, во всем старавшаяся подражать обожаемым старшим братьям, увязывалась за ними на конюшню или в лес, поначалу сердился, а потом махнул рукой и позволил Кларе учиться вместе с сыновьями. Но поставил условием, чтобы и свои девичьи уроки она не забросила, и не раз Клерхен приходилось упрашивать строгую гувернантку не жаловаться отцу на незаконченную вышивку или подгоревшее варенье.
К пятнадцати годам Клара мчалась по полям верхом на горячем коне, подставляя лицо ветру, на скаку перезаряжая охотничий карабин, могла продержаться на равных в поединке на рапирах с отцом чуть не четверть часа, а братьев зачастую и побеждала, ловко лазила по деревьям, находила путь из самой глухой чащи по лесным приметам и звездам и в лет била мелкую дичь. Вышивки ее не блистали совершенством, а варенья и соленья не вызывали восхищенных возгласов, но вполне годились для домашнего употребления. Зато танцевала она с упоением, и на клавесине играла без фальши.
Когда старший из братьев, Карл, погиб под Йеной, дом погрузился в траур. Отец все чаще пропадал в
