Она - моё табу - Настя Мирная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сука… Вкусная, насыщенная, терпкая. Истинный вкус моей девочки-женщины. Вот какая она на самом деле.
Всего два раза провожу языком по лепесткам и клитору, как громкий, высокий крик Фурии разбивает рассветную тишину. Оглушает, перебивая рёв крови и треск сердца. Не удержавшись, припадаю ртом к клитору и накрываю его, ловя языком и губами пульсации дрожащей в мощном оргазме плоти. Руками удерживаю взмывшие вверх бёдра. Не знаю, как подмечаю выгнувшуюся дугой спину и вырывающие траву пальцы. Видимо, подмечать всё, связанное с Царевишной, заложено во мне на генетическом уровне. Прописано в ДНК. Она мне прописана.
Роняю веки и продолжаю сосать пряную плоть, словно добравшийся до оазиса пустынный бродяга. Отрываюсь, только когда Крис падает на землю, в безумном темпе поглощая влажный воздух.
Моя очередь.
Выпрямляюсь на коленях. Спускаю расстёгнутые ранее джинсы и боксеры. Падаю вперёд, опираясь ладонями по обе стороны её головы. Врезаемся взглядами. Мой, уверен, как никогда раньше, чёрный и пугающий. И её: растерянный, немного испуганный и туманный. Слегка переменив позицию, утыкаюсь головкой члена в мокрый жар Ненормальной. Янтарь распахивается шире. В зрачках откровенный страх.
— Тебе не будет больно. — даю опрометчивое обещание.
Снова сдвигаюсь и провожу стволом между скользких складочек. Втянув губы внутрь, вгрызаюсь в них до крови, но всё равно выстанываю весь кайф, что получаю от почти невинных движений. Надо мне не многим больше, чем только что Кристинке. Всего несколько затяжных прижимистых телодвижений, и скопленная сперма вырывается на плоский живот бурной лавиной. Капли летят на грудь, расползаются по остриженным волоскам на лобке, покрывают розовый бугорок и стекают между половых губок. Прорычав что-то неясное даже себе, теряю последние физические силы. Падаю сверху на трясущуюся девушку. Но всё же нахожу неприкосновенные запасы, чтобы приподняться, не раздавить изящное тело, поцеловать её нежным поцелуем и прохрипеть:
— Ещё одна провокация, и я не стану себя сдерживать. Я стану твоим первым, настоящим, единственным.
Фурия ненапористо притягивает за затылок вплотную к лицу и забористо шепчет:
— Только скажи, какая провокация тебе нужна, и я тебе её дам.
Глава 36
Оказывается, бесстрашие и безрассудство совсем разные вещи
Я полностью голая. Телом, сердцем, душой обнажена перед своим мужчиной. Лежу на склоне холма, среди травы и цветов, под стальным телом, в чём мать родила, и не испытываю даже неловкости. Чего уж о стыде говорить? Правильно это. Нормально. Естественно. Наша кожа блестит не только от пота, но и от оседающей росой утренней дымки, поднявшейся с вод залива Босфор Восточный, что раскинулся внизу.
Мы тяжело дышим. Мы сладостно целуемся. Мы трёмся друг об друга лоснящейся кожей в какой-то извращённой одержимости. Мы шепчем всякие глупости, откладывающиеся в мозгу, чтобы потом обмозговать и понять их важность. Мы трогаем, щупаем, сжимаем, гладим, изучаем, запоминаем. И мы всё больше проникаем друг в друга. Буквально ощущаю, как пьянящая сила заползает в меня, просачивается сквозь поры, заполняет пустоты.
Холод… Что это такое? Утренняя прохлада незаметна, когда есть его агрессивное тепло. И мурашки от него. И дрожь тоже. Она приятная такая, щекочущая, ласковая.
Мотыльки в животе не затихают. Порхают там, ураганом кружатся. Смерчем к горлу подступают, вынуждая смеяться.
— Чего хохочешь? — с улыбкой бомбит Андрюша.
— Счастлива. — отбиваю коротко.
— Я рад.
— А ты?
— Как никогда.
— Со мной?
— Как ни с кем никогда бы не смог. Да, Манюнь, только с тобой.
— Ненавижу.
— Люблю.
— Сильно?
— Так, как быть не должно.
— Я рада.
— Ненормальная. — качнув головой, улыбается во весь рот.
Скатывается с меня и укладывается рядом, подложив под затылок согнутые в локтях руки. Смотрит в небо, совсем не смущаясь наготы. Я за двоих это делаю. Краснею, как рак в кипятке. Но и глаз оторвать не могу. Ползу ими от расслабленного лица с жёсткими чертами, смягчённого тихой улыбкой. Рассматриваю мощную шею, выпуклые грудные мышцы, чётко очерченные квадратики пресса на плоском животе, на узкие бёдра. Угадайте, на чём задерживается мой взгляд. Именно! На слегка обмякшем жезле. Почему слегка? Да потому, что он, походу, не бывает в состоянии полного покоя! Потерял немного твёрдости, и на этом всё. Покоится как раз по V-образной линии, что так манит заглянуть, где она заканчивается, когда Дикий в одних штанах. Короткие, чёрные, колючие волоски в паху, совсем недавно раздражающие мою нежную кожу, являются дичайшим искушением. Хочется снова ощутить тот контраст.
Неосознанно мечтательно вздыхаю, спрятав глаза за ресницами. Вот только визуализация мужского тела проступает чёткими контурами в темноте временной слепоты. Ярче всего светится пунцовый кончик на матовом продлении с неоново-синими кривыми полосами. Мамочки…
Официально заявляю: я свихнулась! Ещё не испытала в полной мере, а уже боготворю орган, способный доставить неземное наслаждение. И не только его. Пальцы, руки, губы… язык.
Стоит только воспроизвести за закрытыми веками ощущения, что он вызывал во мне своими ласками, снова вскипаю, как свистящий, забытый нерадивыми хозяевами на плите чайник. Бурлю и выстреливаю. Течёт по кровеносным сосудам и артериям опаляющая изнутри магма.
— Нравлюсь? — слышу вкрадчивый мужской голос, но безбожно туплю, потерявшись в воображении.
— Очень.
— Фурия… Ты хоть глаза открой и посмотри на меня. — толкает глуховатым интимным сипом, разрывая полёт фантазии.
Резко распахиваю глаза и сразу напарываюсь на самодовольную ухмылку. Злость вскипает в чёртовом оставленном на газу чайнике. На Дикого за внимательность. На себя за глупую мечтательность.
— Фуф, ты невозможный! — выкрикиваю, автоматом прикрывая грудь, удостоенную его пристального внимания.
— Не вопи, Фурия. — спокойно отбивает он, щурясь от восходящего солнца. — Я устал. Меня ждёт тяжелый день. Лучше иди ко мне. — вытягивает вдоль земли руку, приглашая присоединиться. — Полежи со мной немного. Давай остынем и поедем. Мне надо ещё успеть принять душ, побриться и вернуться в часть до подъёма. Я в неофициальном увале, так что, если спалят, пизда мне.
Последние слова поднимают во мне приступ негодования. Упираясь кулаками в землю, нависаю грудью над его лицом, забыв о скромности, и ору:
— Ты опять в самоволку ушёл?! Ты же обещал мне, Андрей!
Он так быстро и резко поднимается, хватает меня за плечи и тащит вниз, что не успеваю даже возмутиться. Прижимает голову к своему плечу и гладит по ней и спине.
— Не в самоволку. Гафрионов отпустил, но без согласования с высшим командованием. Если опоздаю, подставлю его. Не хочу обманывать выказанного доверия.
Шумно перевожу дыхание и
