Она - моё табу - Настя Мирная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И пусть время подгоняет. Пусть утром мы расстанемся. Пусть гарпия выносит мне мозг. Пусть хоть землетрясение всколыхнёт мир. Я не оторвусь от неё сейчас.
Переключаю внимание на второй холмик. Обвожу языком по кругу, подняв глаза к её лицу, на котором отражается блаженство. С жадностью и напором до терпимой боли жёстко посасываю сосок. Запускаю руку под плотную резинку лосин и трусиков. Тонкая полоска волосков щекочет пальцы. Застываю у жаркой расщелины.
— Не останавливайся. — всхлипывает Манюня, приоткрыв глаза, но тут же смыкает веки, будто не может держать их открытыми.
Получив добро, стремительно ныряю глубже. Пряные соки смачивают пальцы, сочатся между ними.
Вашу мать, какая она мокрая в своём вожделении. Как течёт. Какая обжигающе горячая. Какая сексуально невозможная.
Кристина шире раздвигает ноги, сгибает в коленях и упирается стопами в землю, вытягиваясь навстречу моим касаниям. Провожу пальцами между мягкими, склизкими, припухшими складками. Нахожу бугорок её удовольствия. Уверенными, настойчивыми движениями с давлением кружу по нему. Фурия заходится чередой вздохов-всхлипов-стонов. Каким-то неизвестным образом умудряется схватиться за короткие волосы и вжать мою голову обратно в упругую грудь. С удовольствием убиваю её ласками языка и губ. Вылизываю весь периметр полушарий, растягивая момент. Не даю ей кончить. Не хочу останавливаться. Не наелся.
— Ненавижу… Ненавижу тебя… — хрипит, дёргая бёдра вверх с такой резкостью, что расслабленная рука подаётся вниз, а безымянный палец проскальзывает в узкий вход на одну фалангу. — Мамочки! — вскрикивает Царевна, широко распахнув глаза.
Мы оба замираем. Контактируем напряжёнными взглядами. Плавимся. Она с ненормальной частотой глотает кислород. Я не дышу, прислушиваясь к реакциям её тела. Толкаюсь чуть глубже. Даже вначале внутренние мышцы сдавливают палец.
Блядь, какая она тугая. Вашу мать! Если сейчас не остановимся, я её трахну. Сука, да не святой же! — мечется рой мыслей той части сознания, в которой, как оказалось, размещается моя тёмная сторона.
Сделаю больно. Узкая. Неподготовленная. У неё был всего один насильственный раз. Год назад. Она не сможет принять. Времени мало. — спорит светлая часть, которая пока ещё хоть что-то контролирует.
Её мышцы медленно расслабляются, давая мне свободу действий. Вот только действовать я не спешу. Замираю. Подвисаю на побледневших щеках с яркими пятнами румянца и дрожащих чёрных густых ресницах на них. На распахнутых маковых губах, всё с теми же и новыми царапинками и влагой нашей общей слюны. На судорожных рывках гортани. На рваных сокращениях мышц пресса. Напрочь о собственном желании забываю. Только на ней сосредоточиваюсь. Где-то на задворках сознания мелькает постоянное сравнение чувств, испытываемых с Крис и с Алей. Всё по-другому. Совсем иначе.
Да, я всегда заботился о том, чтобы Завьялова была возбуждена, получала удовольствие, но с ней никогда себя не обделял. Сейчас готов дрочить ночами в армейской параше, лишь бы не набрасываться на кипящую похотью Фурию. Пусть говорит, что можно… Пусть убеждает, что ей неважно где, как и когда… Пусть клянётся, что не пожалеет… В нашей паре я буду тем, кто сохраняет какое-никакое хладнокровие и думает в критические моменты за двоих. И похуй, если придётся отбивать парад в зафаршмаченных трусах. Я не трону её больше, чем необходимо для её оргазма.
— Смелее, мой… — выдыхает Фурия, так и не закончив фразу.
— Уверена? — секу, приподнимаясь настолько, чтобы видеть её глаза.
— Да, Андрюша.
— Хочу тебя раздеть. — выдаю жестковато, но, сука, слишком сложно держать под контролем свои эмоции и желания.
— Полностью? — всё, что спрашивает.
— Да.
— Хорошо.
Неловко приподнимается на локтях. Придерживаю за лопатки и помогаю стянуть джинсовку. Кристинка оборачивает одной рукой плечи, явно ослабев от остроты ощущений. Стягиваю через голову полоску ткани, именуемой топом. Под робкими солнечными лучами её обнажённая, вспотевшая кожа, кажется, переливается. Прижимаюсь губами к ключице, собирая соль и сладость. Подстилаю ей под спину её и свою куртки и медленно опускаю на них. От дробного дыхания налитая грудь колышется, а сосочки игриво подрагивают, словно манят. Не могу устоять. Короткими и быстрыми касаниями поочерёдно всасываю в рот и отпускаю. Сгребаю по бокам резинки лосин и белья и рывком стягиваю до щиколоток, пока никто из нас не успел передумать. Стоит только утреннему ветерку коснуться разгорячённой влажной кожи, та схватывается мурашками, а Царёва заходится мелкой, но выразительной дрожью.
Я же тупо залипаю на её идеальной шикарной наготе. Жадным взглядом впитываю её. Оголодавшими руками беспрепятственно трогаю везде. Эта ебаная волосяная полоска, что в прошлый раз снесла мне предохранители, манит сильнее всего. Перехватывает внимание. Управляет моими действиями.
Сука, да кто мог подумать, что интимная стрижка так заводит?
Шестерёнки в мозгах делают последний скрежещущий оборот и замирают за ненадобностью. Остаются только первобытные инстинкты и сексуальная тяга обладать ей полностью. Без остатка. Отдать и забрать. Подарить и взять взамен на меньше.
Отползаю назад и приникаю к дьявольской полоске ртом. Оба вздрагиваем. Оба задыхаемся. По нашим телам сползают судороги. Мы оба боимся. Мы оба хотим. И мы оба решаемся.
Едва подорвавшаяся Крис натянуто кивает и ложится обратно. Я высовываю язык и провожу вдоль завитков от начала расщелинки до самого пупка. И да, мать вашу, дурею, пьянею, кайфую. Готовлюсь ловить отходняк, но остановиться не могу. Язык щекочет и покалывает. Яйца поджимаются вверх. Член ноет тупой болью. Похуй. Успею получить своё. Сейчас — она. Моя неадекватная Фурия. Исцеловываю сокращающийся на каждом касании живот. Вкушаю её, вкушаю. Пробую. Съедаю глазами. Поглощаю вкус. Задыхаюсь запахом лета и возбуждения. Отзываюсь стонами на её стоны. И пылаю, будто в открытом пламени. Готов сгореть. Не боюсь за себя. Только за неё.
— Люблю тебя, Ненормальная. — выбиваю глухим, севшим, напряжённым хрипом.
Чуть шире раздвигаю ноги и, наконец, припадаю губами к сладкому
