Президент планеты - ЧБУ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А я люблю послушать про роскошь и дорогие вещи, – ответил Кутайба.
– Согласен, – произнёс Дарвин и протянул Руди руку: – Что бы ты ни попросил, я твой должник.
Долгие шесть часов Руди тыкал разными инструментами в микросхему и смотрел в телефон: искал неработающий элемент. Выглядело так, словно он пытается оживить чудовище Франкенштейна. Ищет алхимический секрет жизни неработающего прибора. Весь процесс починки Руди сопровождал огромным количеством ругательств, начиная с оскорбления сборщиков синтезатора и заканчивая президентом Мексики – его родной страны. Это был его стандартный рабочий процесс: если бы он молчал, это означало бы, что работа стоит на месте.
Несколько раз Дарвин выглядывал у него из-за плеча, чтобы посмотреть, как продвигается работа. Он в этом ничего не понимал, но всё равно не мог усидеть на месте. В очередной раз, когда Дарвин встал за спиной Руди, тот выпрямился и сказал: – Иди погуляй. Возвращайся, когда успокоишься и не будешь лезть ко мне под руку.
Хоть ему и не терпелось, Дарвин ушёл к себе в палатку, лёг на кровать и заснул. Он теперь мог делать это в любой момент, словно уличный воздух даровал суперспособность и он стал почти как Супермен. Если считать умение засыпать равным полётам и лазерам из глаз.
Снились Дарвину сёстры. Он очень скучал по ним и отказался бы от синтезатора или любого другого инструмента ради возможности снова обнять их и поговорить. Дарвин надеялся, что они в порядке и он скоро снова их увидит. Момент приближался, он это чувствовал.
Из палатки Дарвин вышел через два часа двенадцать минут. Его новые часы с нефтяной вышкой, сделанные под старину, работали непогрешимо. Тихо, чтобы его не слышали, он прошёл к палатке Руди и заглянул внутрь. Там никого не оказалось, синтезатор тоже исчез. Дарвин оглянулся по сторонам и понял, что он единственный, кто остался в этой части лагеря. Палатка Шичиро пустовала, не было ни Венди, ни Гарета. Серджио пропал, Чиумбо ушёл. Даже Кутайба не сидел на своём излюбленном кресле.
Обычно кто-то всегда оставался в лагере, все разом не уходили, чтобы не оставлять своё скромное имущество на поживу конкурентам. Хотя бы два человека всегда находились здесь. В этот раз они это правило нарушили, и Дарвин остался единственным обитателем.
Под эстакадой Дарвин прожил всего три недели и знал лишь нескольких человек. Других бездомных ФедЕкс-роуд, а их были сотни и тысячи, Дарвин не знал. Только старожилы вроде Кутайбы и Чиумбо знали всех вокруг по именам. Будь он немного посмелее, подошёл бы к одному из незнакомых ему бродяг и спросил, куда девались все его соседи.
Через четверть часа появились «они». Руди с синтезатором под мышкой шёл по центру, остальные сопровождали его с боков. Они напоминали астронавтов, идущих выполнять свою миссию, только выглядели как оборванцы: вместо скафандров – грязная и дырявая одежда, на ногах – обноски с разошедшимися швами. На голове бейсболки и панамы самых разных оттенков. Лица у них были довольные, все улыбались и смотрели на Дарвина. От этого потока улыбок он тоже заулыбался.
В лагере они распределились по своим местам, лишь Руди остался стоять возле Дарвина. С торжественным видом, словно вручает ключ от города, он протянул синтезатор:
– Вот, теперь работает, – сказал он. – Надеюсь, ты оценишь наш труд. Мы отдали четыреста двадцать долларов, чтобы купить новую плату для него. И теперь твой долг сыграть для нас.
Четыреста двадцать долларов – это было много, даже если разделить сумму на шестерых. На семьдесят долларов один человек мог купить себе индукционную плиту или электрочайник. Для этих людей семьдесят долларов, что для Дарвина – триллион. Некоторым из них это обошлось в половину сбережений. Казалось немыслимым, чтобы едва знакомый человек безвозмездно отдал такую сумму ради него. К горлу подкатил ком, из глаз полились слёзы. Дарвин бросился обнимать Руди и заплакал.
– Ты чего? – спросил Руди удивлённо и немного испуганно. – Это… Не плачь.
Но остановиться Дарвин уже не мог, глаза превратились в краны, и из них лилось независимо от его желания. Прежде к нему проявляли любовь лишь члены его семьи. Никто за её пределами не относился к нему так же хорошо, как здесь. Дарвину стало стыдно из-за того, как он с ними разговаривал в первый раз. Как он называл их вонючками, полулюдьми и отребьем. Оказалось, никто из них не затаил на него обиду. Наоборот, они решили поддержать его.
– Сыграй нам что-нибудь, – сказала Венди. Голос её был хриплым, как у любого заядлого курильщика и уличного жителя. Когда она улыбалась, щёлки её глаз становились такими узкими, что казалось, она их вовсе закрыла. – Не зря же мы тащились аж до Барберри-стрит, как долбаный отряд бомжей-супергероев.
– Попрошу вас, леди, – оскорбился Кутайба. – Не применять ко мне слово на букву «б». Я предпочитаю зваться уличным джентльменом.
– Прошу прощения, – ответила Венди, имитируя голос английского аристократа. – Я хотела сказать, отряд долбаных уличных джентльменов-супергероев.
– Вот, так намного лучше.
– Включается здесь, – Руди указал на неприметную кнопку без какой-либо надписи. – Она подаёт питание. Я поставил туда один из своих аккумуляторов, даже большей ёмкости, чем нужно.
Вытирая слёзы, Дарвин нажал на нужную кнопку. Синтезатор ожил после десятилетия сна. Дарвину на ум пришло сравнение Руди с некромантом. Он ведь оживил уже давно окоченевший труп.
Динамики за время пребывания на свалке пропитались влагой, поэтому звук был далёк от чистого звучания дорогого рояля. При подаче питания появился лёгкий фоновый шум. В былые дни Дарвин не стал бы играть на таком дешёвом инструменте, а сейчас он настолько изголодался по музыке, что готов был отказаться от еды и играть двое суток без остановки, чтобы восполнить пустоту в душе.
С нежностью Дарвин провёл рукой по пожелтевшим клавишам, они были тёплые и подрагивали при его прикосновениях. Он остановил большой палец на ноте си третьей октавы и медленно нажал. Раздался неожиданно чёткий звук, будто внутри коричневого корпуса стояли струны, а не микросхемы. Дарвин закрыл глаза, чтобы насладиться звучанием, он словно оказался в космосе. Парил сейчас в невесомости, только он, синтезатор и звучащая нота си. Не хотелось никуда идти, лишь сидеть
