Президент планеты - ЧБУ

«Надо сыграть! – заговорил внутри голос наркомана, соскучившегося по музыке. – Надо. Надо. НАДО!»

Руки взяли над ним верх, казалось, они ожили и перестали ему подчиняться. Они забегали по клавишам, пока Дарвин с удивлением наблюдал за их движением. Он сидел за роялем с шести лет, занимаясь каждый день. Он даже не отдавал себе отчёта, насколько много времени проводил за игрой. Сегодня он впервые обратил внимание, что руки могут двигаться сами по себе, ему даже не надо думать о нотах, которые играет.

Начал Дарвин с Прелюдии до-диез минор Рахманинова. Эту мелодию он играл чаще всего, следовательно, больше всего ненавидел. Сейчас же будто услышал её заново. Музыка зацепила его.

Рояль стоял в гостиной на первом этаже их особняка. Дарвин сидел за ним рано утром и думал лишь о том, как ему надоело играть эти дурацкие классические композиции. Рэперам не нужна классика, им нужен бит. В моменты игры его мысли улетали, и он думал обо всём на свете. Сейчас же он наблюдал за тем, как играет, будто со стороны.

Следить за руками не было смысла. Дарвин поднял голову и посмотрел на остальных: все пребывали в молчании. Руди сидел на деревянном табурете, слишком хлипком даже для его тощего зада. Он подпёр подбородок кулаком и смотрел на синтезатор невидящим взором. Кутайба расположился в кресле с закрытыми глазами. Шичиро изображал кривую улыбку, его взгляд блуждал по городу и ни на чём не останавливался. Серджио стоял в стороне, в руках держа нож, которым вычищал грязь из-под ногтей. Его лицо было расслабленным, хотя обычно он щурился и морщил лоб. Венди застыла как статуя, а Гарет держал в руках закрытую банку пива и не решался её открыть, чтобы не издать лишнего звука. Старик Чиумбо плакал, и слёзы катились по его чёрному, как ночь, лицу.

Закончив с Рахманиновым, Дарвин плавно перешёл на Этюд № 1 до мажор Шопена. Звуки музыки стали притягивать людей из дальних лагерей. Всё больше бездомных скапливалось вокруг него, и все молчали, только слушали музыку с задумчивыми лицами.

Дождавшись момента в композиции, когда нужно играть лишь одной рукой, Дарвин достал из кармана солнцезащитные очки и надел их. Панаму он опустил ниже, чтобы никто из присутствующих его не узнал. Он похудел настолько, что и сам не узнавал себя в отражении, однако следовало быть осторожным, чтобы информация о нём не попала в руки коалиции тхари.

Кажется, окружающие не обращали внимания на ужасное звучание динамиков. Никто из них не слышал, как звучит настоящий рояль, даже не видел дорогого синтезатора, поэтому помехи и неровное распределение частот оставались незамеченными. Для них это был совершенно точный аналог фортепиано.

К их группе из одних бездомных стали подтягиваться прохожие с улицы. Сначала это были проститутки в коротких шортах и юбках. У каждой на локте висела сумочка, по которой легко можно было определить род деятельности. Все они носили туфли с высоким или средним каблуком, из-за чего передвигались своей исключительной уставшей походкой. Они нечасто обитали в районе эстакады: здесь трудно было поймать клиента. Большинство заказов они принимали по телефону, и в этом случае за ними либо приезжал дрон, либо они садились на поезд и самостоятельно добирались до пункта назначения.

Глядя на это, Дарвин гадал, неужели у проституток есть своя социальная сеть, вроде «Пангеи» или «Грайдхауса». Только они там не читают рэп в маске Гая Фокса, как он, а выкладывают свои фотографии с самыми неожиданными позами и ракурсами, а также рассказывают, насколько приятными собеседницами они могут быть.

Следом стали подтягиваться и панки из числа местных жителей. Это была безобидная молодёжь, большую часть времени проводящая, либо слоняясь по городу, либо сидя на ступеньках торгового центра.

«Вот эти точно смогут определить плохое звучание синтезатора», – подумал Дарвин. Он много раз видел, как они упивались до потери сознания и последним всегда оставался тот, кто играл на гитаре.

Однако и эти не подали вида. Они смешались с бездомными и проститутками, молча взирали на игру Дарвина и не говорили ни слова. Кажется, присутствующие ни разу в жизни не слушали классическую музыку. Было что-то неуловимо грустное в этих мелодиях, она их заворожила. Ещё бы – им не приходилось играть их сотню раз за день вплоть до тошноты.

Вид у людей вокруг был такой, словно они и вовсе впервые слышат музыку. Однажды Дарвину довелось сыграть на концерте, где из зрителей были только жители посёлка. Тот концерт прошёл ужасно, музыканты так и не научились играть совместно. Каждый из них старался перетащить внимание на себя, в том числе и Дарвин. Зрители же ничего не заметили: они были довольны выступлением и громко аплодировали. Тогда он и понял, что, как профессионал, замечает те ошибки, которые не видят люди, далёкие от музыки. И если для него что-то звучит ужасно, то для рядового слушателя часто бывает, наоборот, превосходно.

Сегодня Дарвин видел те же лица, что и на концерте в тот раз: задумчивые, отстранённые, люди даже не двигались, чтобы не разрушить магию представления. Если на них оказывала влияние композиция, которую Дарвин играл в этот момент, то ему самому больше удовольствия доставлял процесс игры. Теперь, после трёхнедельного перерыва, он уже не ненавидел Шопена, Бетховена и прочих «задротов», как он их называл. Сейчас он воспринимал их сонеты и этюды как вполне неплохую музыку. Не чета, конечно, Томми Балькуде и остальным современным рэперам, но тоже ничего. Больше всего ему доставляло удовольствие нажимать на клавиши и извлекать звуки.

Вскоре его музыка стала привлекать совсем необычных слушателей. Одновременно с двух сторон подошли две группы: в одной было четыре парня из «Бон Месси» в их обыкновенных синих джинсах, покрытых татуировками на всех видимых частях тела, в другой – трое полицейских из патруля. Они встали рядом с остальными, смешались с толпой и даже перевели рацию в режим наушника.

С этого момента Дарвин играл, только опустив голову вниз, чтобы даже у самого наблюдательного человека не появилось подозрений. Чтобы ни у кого не возникла мысль, что музыкант за синтезатором кого-то напоминает. Прекратить играть он не мог: слишком большое воздействие оказывала музыка на окружающих. Они словно находились под гипнозом, и если разрушить эти чары, смешавшаяся толпа устроит потасовку. Столкновения происходили каждый раз, где появлялись в одном месте полицейские и проститутки с бездомными.

Из ниоткуда появился Руди. Он разместил недалеко от Дарвина деревянный постамент с браслетом-часами. Что это означало, Дарвин