Взгляд назад. Культурная история женских ягодиц - Хизер Радке
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бартлетт вырос в Вирджинии и там же начал свою карьеру драг-квина. Он начал изготавливать нужные для выступлений накладки так же, как большинство начинающих драг-квинов: наставник научил Бартлетта резать диванные подушки, придавать им нужную форму и стратегически распихивать куски поролона по колготкам.
«Ты учишься у окружающих, — вспоминает Алекс. — Мой приятель увидел, что я не пользуюсь накладками, и такой: „Пора подумать о накладной попке, потому что сейчас ты выглядишь как парень в платье“». Момент, когда Бартлетт впервые вышел на сцену с накладными попой и грудью, изменил его жизнь. «Для драг-квина смена фигуры — это своего рода переключатель. Ты становишься другой личностью. Когда у тебя появляется другое тело, ногти и сиськи, ты ходишь иначе, двигаешься иначе. Ты иначе распоряжаешься пространством».
В 1980-е и 1990-е гг. драг-квин-комьюнити Нью-Йорка строго следовало моде. В вирджинских драг-шоу еще блистали пышные дивы в образе Мэй Уэст или Мэрилин Монро, но, переехав в Нью-Йорк в 1992 г., Бартлетт заметил, что там популярен «очень андрогинный, очень рок-н-ролльный» стиль. «Все хотели быть супермоделями нулевого размера, выглядеть как мальчик в платье, — добавляет Винни Кучча. — Но я даже со своей инвалидностью по зрению всегда мог понять, что разговариваю с драг-квином. Я смотрел прямо на бедра: они не двигались, не колыхались». Чтобы занять свое место в жизни комьюнити, Planet Pepper понадобилось некоторое время. «Когда думаешь о женском образе, это всегда про грудь, волосы и лицо, — говорит Кучча. — Но вот ты надеваешь эти бедра и эту попу, и все резко меняется. Многие наши покупатели говорят, что это изменило их образ — изменило их жизнь!»
* * *
Мне тоже доводилось надевать специальное белье в попытке изменить свой силуэт. Но если для Винни Куччи и Алекса Бартлетта создание женственных форм было бунтарским актом приятия себя и освобождения от нормы, то мои попытки изменить свое тело с помощью накладок и спандекса были и остаются почти исключительно упражнением по ограничению собственной свободы.
Первую подобную попытку я предприняла в средних классах школы. У меня еще не сформировалась хоть сколько-нибудь заметная грудь, но я уже покупала лифчики с эффектом пушап. Мне нужно было соблюсти определенный баланс: выглядеть чуть более развитой, чем я была на самом деле, но не переборщить — я страшно боялась, что мой обман раскроется. Через десять лет я открыла для себя утягивающее белье. Мне было 24, я была подружкой невесты на свадьбе и совсем забыла, что под полупрозрачное нарядное платье мне нужно надеть комбинацию. Пока я отпаривала свое платье в классной комнате воскресной школы рядом с церковью, где проходила свадьба, вторая подружка невесты сбегала в ближайший торговый центр и вернулась, размахивая чем-то из спандекса телесного цвета. Эта штука была утягивающим бельем из Victoria’s Secret. Она не только скрывала мое голое тело, мерцая под прозрачной тканью платья, но и здорово уменьшала мои объемы. К концу вечера у меня разболелся живот — ценой создания тела, казавшегося мне нормальным и женственным, оказался запор.
Пытаясь изменить свой облик, я гналась за некоей целостностью, соответствием внешнего внутреннему. Мне нужно было заставить «я», которое смотрело на меня из зеркала, соответствовать моему истинному «я», таящемуся где-то внутри. Лифчик с эффектом пушап и утягивающее белье предлагали возможность стать ближе к идеалу женственности: я хочу побольше тут и поменьше там, чтобы мое тело соответствовало общепринятой гендерной норме, которая была мной интериоризирована. Так я чувствую себя — или хочу чувствовать себя — женственной, или взрослой, или уверенной в себе. Но в этом желании изменить свое тело заключено противоречие: я хочу, чтобы окружающие видели меня именно такой, какой себя вижу я сама, но в то же время — нормальной, правильной, женственной.
Но переживание женственности — очень сложный процесс, а средства, с помощью которых мы говорим о ней миру, очень примитивны[195]. Очевидные ее признаки — большая грудь, круглая попа, узкая талия — создают иллюзию незамысловатости и бинарности гендера, но реальность гораздо сложнее и подвижнее. Сделать женственность простой, самоочевидной и целостной — это значит сгладить ее оттенки, ее нюансы. Ни один набитый поролоновыми подушечками лифчик не мог передать, как я в тринадцать лет одновременно тосковала по детской свободе и жаждала обрести субъектность взрослой женщины. Никакое утягивающее белье или полупрозрачное платье с рюшами не могли рассказать о гендерных переживаниях, которые я испытывала, стоя у церкви в день свадьбы моей подруги. Я была молода и привлекательна и наслаждалась тем фактом, что успешно играю роль стереотипной подружки невесты.
«Женщиной не рождаются, ею становятся»[196] — эти слова Симоны де Бовуар из книги «Второй пол» вошли в историю. Проходы между вешалками в магазине нижнего белья — это одно из мест, где становятся женщиной, где фантазии о другом теле кажутся смутно достижимыми. Гендерная философия XX–XXI вв. развивает идеи де Бовуар. Джудит Батлер на страницах книги «Гендерное беспокойство» описывает гендер скорее как конструкт и перформанс, чем как факт[197]. Мы можем носить атрибуты, ассоциирующиеся в нашей культуре с «женским» или «мужским», мы можем толстеть, худеть, ходить с накладной попой или грудью, но все это не передает внутреннюю сущность человека, и контраст между гендерным самоощущением и внешним обликом часто усиливается из-за необходимости постулировать вовне принадлежность к «мужскому» или «женскому». Согласно Батлер, на самом деле никакого внутреннего «я» нет. Подлинное «я» и устойчивый образ «женственности» суть иллюзии. Не существует нормального, не существует женского и мужского. Добросовестное втискивание себя в ультраженственное платье подружки невесты уныло отчасти потому, что предполагает единство там, где на самом деле имеет место многообразие. В этом дискомфорте — трагедия, но, быть может, и возможности. Как сказал Ру Пол: «Мы все рождаемся голыми».
Продукция Planet Pepper дает совершенно новый взгляд на сотворение тела. Создавая Норму, Абрам Бельски и Роберт Диккинсон пытались дать определение — и задать пределы — женственности. Когда я надеваю утягивающее белье или безуспешно пытаюсь втиснуться в джинсы, разработанные для Наташи Вагнер, я чувствую эти пределы. Я пытаюсь подчинить свое тело чужим представлениям о женственности, чужим представлениям о норме.
Но Алекс Бартлетт и Винни Кучча в утягивающем белье и накладных задах находят свободу. Для них в этих предметах заключена радость от возможности выразить множественные модальности своей личности. «В какой-то момент представления о том, что такое мужское
