Ночь ведьмы. Книга первая - Сара Рааш

– Нам пора, – повторяю я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно, ради Лизель. Нащупываю дверь позади себя, слишком взволнованный, чтобы отвести взгляд от женщины. Я открываю дверь, и Лизель почти выбегает наружу, на холод. Я делаю шаг назад, хватаю Фрици за руку и крепко сжимаю. От нее веет страхом, и я притягиваю ее к себе, позволяя спрятать лицо у меня на плече, пока мы, пошатываясь, выходим из дома. Я крепко обнимаю ее за талию, поддерживая и надеясь, что она чувствует, что я сделаю все, чтобы защитить ее.

Глаза пожилой женщины встречаются с моими через открытую дверь. И всего на мгновение, пока Дитер владеет ее телом, они становятся бледными, жуткими и бездушными.

29. Фрици

Он преследует нас.

Во время наших остановок у реки я старалась собирать травы, какие только могла, но зима непреклонна, и мне едва хватало на одно зелье, которое я использовала для защиты нашей лодки.

Это очень помогло нам.

Пока мы пробираемся между тонкими зимними деревьями, я срываю пригоршни омелы с низко свисающих веток. Спешу вперед и использую несколько минут, пока Лизель и Отто не догонят меня, чтобы поискать среди снега и грязи, но в это время года там ничего нет, абсолютно ничего. Я всегда полагалась в течение зимы и ранней весны на засушенные травы и теперь понимаю, какая это роскошь и как я бесполезна без необходимых припасов.

Тем не менее я собираю омелу в пустые склянки. Скорее на удачу, чем для защиты, но этого должно хватить, и я шепчу заклинания над зельями, пока мы идем вперед. Я рассовываю пузырьки всем по карманам и втыкаю веточки омелы в косички Лизель – вчера я, как могла, вымыла нам обеим головы ледяной речной водой, а Лизель согрела мне застывшие от холода руки. Мои белокурые локоны растрепались под широкополой шляпой, но с чистыми косичками и зелеными веточками, красиво вплетенными в волосы, Лизель выглядит празднично, как невинный ребенок, бегающий по лесу в Йоль.

Но этого недостаточно. Дитер посмеялся бы над жалкими попытками помешать ему. Он овладеет следующим человеком, с которым мы столкнемся, – или, может быть, Отто? Да поможет мне Триединая. Дитер не может – не посмеет овладеть им – и как он вообще манипулирует людьми? Способен ли он так поступить со мной? Нет. Ему удается воздействовать на тех, кто не подозревает о вторжении в их разум. Мы будем сопротивляться. Мы должны…

Охваченная беспокойством, я бормочу заклинание над пучком омелы, который держу в руке, когда Отто трогает меня за плечо:

– Фрици. Смотри.

Я мгновенно оборачиваюсь, насторожившись…

Перед нами, чуть ниже по склону, раскинулся городок, окруженный Черным Лесом.

Это самый большой город, который мы видели с тех пор, как проплывали через Кобленц, он не такой громадный, как Трир, и застроен гораздо более хаотично: путаница улиц и зданий виднеется за деревьями леса, расползаясь по поляне, и никаких стен, которые могли бы его защитить. Несколько мостов перекинуты через похожие на болота ответвления рек, и хотя уже поздно и заходящее солнце должно подгонять жителей вернуться в дома, на каждом мосту горят факелы и раздаются добродушные возгласы. Из центра города доносится музыка, несколько песен, перекликаясь друг с другом, соревнуются за лидерство на залитой кострами центральной площади.

Свет и легкомыслие будто борются с мраком Леса, но и то и другое в равной степени привлекает меня: бескрайняя темнота Черного Леса, где мы найдем то, что ищем, и жизнерадостная беспечность города.

– Баден-Баден? – Лизель поднимает взгляд на Отто.

Он улыбается ей:

– Кажется, мы как раз успели на пир.

Лизель сияет. Ее щеки порозовели, она уже не такая изможденная.

Я заметила, как Отто подсовывает ей что-нибудь из своей еды. Заметила, как он всегда смотрит на нее, просыпаясь, чтобы убедиться, что она здесь и в безопасности.

И я заметила также, что у Лизель в кармане юбки лежит маленькая лошадка, которую Отто вырезал для нее, и как она время от времени проверяет, на месте ли игрушка.

Лизель спускается с холма, напевая одну из песен, которая доносится из города.

– Фрици! Я знаю эту песню… хм, хм-м, хм, ангелы поют, хм, хм-м, хм, колокола звонят!

– Откуда ты знаешь христианскую рождественскую песнь? – кричу ей вслед.

– Я много чего знаю! – огрызается она, но улыбается и продолжает спускаться с холма, напевая себе под нос.

– Разве у вас в Бирэсборне не пели рождественские гимны? – спрашивает Отто, пока мы следуем за Лизель.

– Не ваши христианские. Я понятия не имею, где она этому научилась. Вероятно, делала что-то, чего не должна была …

– И какие у вас рождественские гимны?

Вопрос Отто застает меня врасплох, и я поднимаю на него взгляд, держа омелу в руках, лишь наполовину закончив заклинание.

– О. – Я пожимаю плечами. – Мы поем нашим богиням. В основном Хольде.

– Деве, верно?

Он вспомнил. Я улыбаюсь.

– Да. Это ее время года – зима и темнота.

– Вы поете песни о зиме и темноте? Вряд ли это звучит празднично.

– Песни об омоложении, которое дарует Хольда. Об отдыхе, когда есть время набраться сил перед началом весеннего роста.

Отто кивает, его взгляд задерживается на моем лице. Он делает это все чаще, будто впитывает мои слова, и обычно я первая отвожу взгляд. Но сейчас я смотрю на него.

– Что? – поддразниваю я.

Он ухмыляется.

– Ничего.

В груди у меня бурлит радость. Триединая, спаси меня, это разрывает меня на части – они с Лизель могут вести себя так… так… легко. Они видели, что произошло в том доме всего несколько часов назад. Они знают, что Дитер может нас найти.

Лизель поет рождественские песни, а Отто принюхивается к воздуху, когда мы подходим к первым домам Баден-Бадена.

– Ах, корица! – восклицает он.

Лизель останавливается. Она поднимает голову, принюхивается, и ее лицо сияет.

– Пошли!

Она хватает меня за руку, мы идем, и я позволяю ей вести меня, пока Отто следует за нами. Омела выпадает у меня из пальцев.

Кристкиндэмаркт в Баден-Бадене ломится от товаров. На прилавках продают все то же: теплый glühwein[43] со специями, рассыпчатое springerle[44] с причудливыми рисунками, есть даже большой чан с пряным kartoffelsuppe[45]. Повсюду собравшиеся вместе семьи покупают угощения и поют песни. На сцене стоит актер и рассказывает зимнюю сказку, управляя куклами на ниточках.

Здесь нет хэксэн-егерей. И вообще стражей порядка.

Это настолько разительный контраст с рождественской ярмаркой в Трире, что