Тайна сибирских орденов - Александр Антонович Петрушин

аппарат­ную: там стояли Протасов с наганом и моя жена с “бульдожкой” (дам­ский револьвер. — А. П.) в одной руке и маленькой дочкой на другой.

—  Александр Васильевич, я ухожу, — сказал я тоном приказа. — В слу­чае нападения на радиостанцию — рацию взорвать! — Передохнув, до­бавил: — Если через два часа я не дам никакого известия, то считайте, что мы все погибли... Тогда... тоже, — и показал рукой, — взорвать!

...Мы бежали цепочкой по Советской улице по направлению к рев­кому. Глазков, бежавший первым, командовал: “За мной через два шага! К арестантскому дому. Они наверняка бросились освобождать арестованных... ”

Зачем ему потребовалось это направление движения? В Обдорске все знали, что заложники были расстреляны сутками раньше.

На углу улицы Розы Люксембург, пересекающей Советскую, у зда­ния ревкома я увидел, как в шагах семидесяти от нас со стороны ули­цы Ленина медленно движется толпа мужчин в малицах, человек 20—25, оружия у них как будто не было.

—  Долой с улицы! Стрелять буду! — закричал я и, припав на одно колено, прицелился в них. Толпа шарахнулась в сторону и скрылась за углом дома старчества.

Тревожно гудел набат, где-то стреляли...

Так мы добежали до площади перед деревянной церковью, где была каталажка. Вдруг нас обстреляли.

—  Ложись! — закричал Глазков.

Рядом со мной упал наш дружинник Терентьев, сраженный наповал. Мы залегли и стали отстреливаться, хотя противника не было видно.

—  Не тратить зря заряды! — громко шептал Глазков. — Они во дворе райрыбы... Их надо окружить.

К нам присоединились Филиппов, Сергиенко и еще кто-то. Раздели­лись на четыре группы. Я, Филиппов и Ефим Дьячков попали в группу Глазкова. По Советской улице пробежали в проходной двор расстрелянной заложницы Бронниковой, где помещались казармы отряда милиции, а оттуда через забор соседнего дома, где была сама милиция и жил Глазков.

—  Не ходите в ворота! Я обойду их, — крикнул Филиппов и перемах­нул в соседний двор.

Но Глазков, чуть передохнув за забором, вдруг стремительно выле­тел из ворот с поднятым пистолетом.

—  Ни с места! Стрелять буду! — только и успел крикнуть он, направ­ляя куда-то кольт. Громко звякнула пуля. Глазков упал посреди улицы, схватившись за правый бок. На кобуре его кольта зияла большая дыра, а из-под руки лилась кровь. Я поскользнулся и упал — это меня спасло. Над головой щелкнула пуля — второй выстрел целил в меня. Падая, я ви­дел, что в щели противоположных ворот дома Карпова торчит ствол боевой винтовки, а над ним усатое лицо в капюшоне малицы. Это были братья Каневы по прозвищу Нерьяки.

Я приподнялся над забором и выстрелил. Быстро перезаряжаю трех­линейку. Затвор не закрывается до отказа. Рванул его обратно — патрон вышел, но без пули: она осталась в стволе. Дикий страх овладел мною...

—  Ефим, есть у тебя шомпол, — бросился я к Дьячкову. Шомпо­ла у него, как и у меня, не было. Мы бросились обратно по сугробам во двор казармы.

В большом зале дома Бронниковой в разных положениях у стен, по углам, на койках притаились десятка полтора подростков-комсомольцев из нашего отряда внутренней охраны. У многих из них были охот­ничьи берданки, но они не стреляли: боялись или не имели патронов.

—  Найдите мне шомпол или хоть проволоку! — исступленно завопил я, вбежав в помещение. Все бросились куда-то: нашли где-то измятый кусок телеграфной проволоки, разогнули, выправили молотком. С по­мощью Дьячкова я выбил из ствола пулю. Оказалось, что второпях я су­нул в патронник самодельный патрон. Баббитовая пуля оказалась толще нужного калибра и прочно застряла в канале ствола...

Я собрал мальчишек, вооружил их чем попало и расставил их у во­рот изображать вооруженную охрану.

—  Глазков убит! Командовать отрядом буду я.

Тут мне вспомнился мой приказ Протасову. Посылать для связи бой­цов — нецелесообразно. Выбрав мальчишку-зырянина, порасторопней на вид, я велел ему оставить ружье (в вооруженных стреляли), пробрать­ся на радиостанцию и сообщить, что мы живы и тесним врага...

—  За невыполнение — расстрел!

...Со двора райрыбы я послал на радиостанцию второго мальчишку-русского... Стало уже темнеть, но из моих посланцев ни один не вернулся.

—  Донской, пойдешь на радиостанцию. Узнай о положении. Окажи, если нужно, помощь. Живее!

Донской побежал выполнять приказ. Потом выяснилось, что посыль­ные мальчишки, перепуганные перестрелкой, попрятались по домам...

Мы потеряли противника. Где-то изредка стреляли. Спускалась ночь. Надо было собираться в кучу. Двинулись к зданию ревкома. В пути встретили запыхавшегося от бега Донского.

—  Ну как там?

—  Ничего! На радиостанции теперь благополучно. Они чуть не взорвались... Товарищ Протасов передал привет. Он убил Вергунова, начальника почты, за нападение на Протопопова... А в ревкоме засел Витязев, секретарь исполкома. Он зарезал Королева и Колосова. Гово­рят, он без винтовки, только с ножом...

Мы бросились к зданию ревкома.

—  Окружить двор! Никого не впускать! Донской — за мной!

Дверь оказалась запертой, внутри ни звука.

—  Открой! — забарабанили в два приклада.

—  А кто? — жалобный писк за дверью.

—  Отворяй, сволочь! Стрелять буду!

Громыхнул засов. Донской рванул дверь. Перед нами стоял наш по­стовой милиционер, в руках у него винтовка со штыками.

В боковой комнате (там помещался ЗАГС) лежал ничком грузный труп Королева, члена волревкома и председателя «тройки» по учету и распределению у богатеев добра. Он вступил в