Тайна сибирских орденов - Александр Антонович Петрушин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Раненого Колосова я не видел — он был в другой комнате. Влетел в зал, где помещались общий отдел и секретарь волревкома — там полно народу. Отсиживаются.
— Где Витязев? — заорал зверем.
Обезумевшие обыватели в страхе забились в проходах меж столами. У стены прижались две юные машинисточки, белее снега, дрожат...
— Где Витязев? — мушка моей винтовки метнулась в их сторону.
— Т-т-там! — выдавила Маруся Мамеева. Глазами и подбородком кивнула влево, в сторону коридора, ведущего в кухню.
Я — резко туда. Толпа шарахнулась в сторону... Витязев сидел в углу— тяжелый, коренастый, с сизо-красным лицом и безумными глазами, растопырив локти и колена, как зверь перед прыжком. В руке его торчал широкий кухонный нож.
Вдруг он броском кинулся в мою сторону, головой вперед, очевидно, хотел сбить меня с ног. Я выстрелил. Пробитый пулей насквозь от плеча, Витязев плюхнулся мне под ноги. Почти одновременно, уже в спину нападавшему выстрелил Донской. Но враг еще трепыхался, стараясь встать на четвереньки...
В остервенении я звезданул его прикладом по голове. Хряпнул череп, брызнула кровь и мозги... а приклад отлетел в сторону. Толпа от наших выстрелов метнулась в заднюю дверь. Но у крыльца Михайлов.
— Куда... Назад! — он выстрелил под ноги бегущим. Люди — по сторонам. Осталась девочка лет двенадцати, раненая им в ногу.
— Ничего, дяденька, не больно!
На стрельбу сбежались все наши бойцы. Перед ними я — со стволом винтовки в одной руке и с отломленным прикладом в другой.
— Мастера, почините мне приклад! Женщины, перевяжите девочку!
Через минуту Донской сбивал и обматывал проволочкой отбитый приклад моей верной трехлинейки. Девочку перевязали и увели. Она чему-то смеялась...
Вихрем с наганом в руке влетел Протасов.
— Что здесь происходит?
Я указал на распростертый на полу труп Витязева.
— Вот... убил Королева. А Колосов ранен.
— Молодцы, ребята! Поздравляю с победой! — крикнул Протасов.
Я вдруг почувствовал смертельную усталость. Стало нечем дышать, потемнело в глазах... и я повалился на лавку у стены.
— Э, да с тобой, брат, совсем неладно! — наклонился надо мной Протасов. — Живо в постель! Ребята, ведите его в мой кабинет.
Меня поволокли в соседнюю комнату и уложили на кушетку. А в коридоре звенел вдохновленный голос Протасова.
— Слушать мою команду! Очистить помещение от посторонних! Женщины! Накормить бойцов горячим! Достаньте хлеба и мяса! Убрать этого гада во двор! — пнул ногой труп Витязева.
Минут через десять все уплетали за обе щеки жирный суп, оленину, белый хлеб. Им прислуживали женщины во главе с Ниной Ивановной Телицыной, нашей завженотделом. Потом Протасов снарядил группу под командой Михайлова — занять телеграф и восстановить связь с Березовым. Я пытался вмешаться в его приказания.
— Молчать! Лежать два часа! Я сейчас командир! — заорал он на меня, потрясая револьвером.
Спустилась ночь: тяжелая, темная...
Пока я лежал на кушетке, Протасов рассказал мне о том, что произошло на радиостанции в первые часы восстания.
...Не успел он запереть дверь, как в аппаратную влетел метеоролог Сухи (здесь и дальше правильно — Сухих. — А. П.).
— Ты зачем? — бросился на него с наганом Протасов. Тот смутился, бормотал, глядя в пол.
— Я... я прибежал к вам на помощь.
— Врешь, бандит! В угол! На колени!
Из машинной прибежал моторист Толстухин. Протасов приказал ему отвести Сухи.
— В городе стрельба! Это — восстание!
Протасов не мог успокоиться... Заложив наружную дверь на палку, нервно курил, бродил по темным комнатам с наганом в руке, прислушиваясь к звукам наружи.
Звонил, нервируя, набат, слышались иногда отдаленные выстрелы... Вдруг где-то рядом грохнуло: пуля, пробив ставню и стекло, шлепнулась в стену аппаратной.
— Что такое? Нападение? — Протасов бросился к двери.
В дверь снаружи отчаянно стучали... Кто-то кричал: “Откройте, мать вашу!”
— Прочь! — исступленно орал в ответ Протасов. — Уложу каждого, кто ворвется!
Потом влетел в аппаратную.
— Маруся, ты готова умереть?
Моя жена стояла посреди комнаты с ребенком на руках.
— Готова! — едва слышно прошептала посиневшими губами.
— Сейчас будем взрываться!
В предчувствии возможности местного восстания мы подготовили радиостанцию к взрыву. В колодцы печей аппаратной и аккумуляторной (их перестали топить) было заложено по мешку черного пороху. Здесь же двухведерная бутыль денатурата и пудовый бидон бензина. А во дворе стояли бочки — пудов двести — с керосином и машинным маслом, в амбаре — семьдесят пудов бензина и десять ведер чистого спирта. Достаточно было одной спички, чтобы все вспыхнуло и взлетело на воздух.
— Что здесь разбивать? — схватил тяжелый колун Протасов. — Нет, не успеть! Буду зажигать! Приготовиться! — хрипел он, бледный и страшный.
— Спички! Где спички? — он шарил по всем карманам брюк и френча и кое-как нашел коробку. Чиркал спичками, но те
