Заколдованная усадьба - Валерий Лозинский

Однако напрасно прождал он всю первую половину дня - ни одна повозка не приблизилась к усадьбе, только после полудня проехал экипаж Юлиуша, а молодая графиня, вероятно, вернулась какой-то тайной тропой.

Разочаровавшись в своих ожиданиях, Катилина начал размышлять, и ему казалось все менее возможным, чтобы незнакомка из Заколдованной усадьбы и единственная шестнадцатилетняя дочка аристократических родителей была одним и тем же лицом. Чем глубже он вдумывался, тем более смешным и нелепым казалось ему это предположение.

Но, зная уже характер Катилины, можно было заранее предвидеть, что он не станет довольствоваться одними предположениями.

- Чтобы убедиться окончательно, я непременно должен увидеть молодую графиню,- сказал он себе.

Поэтому он остался в укрытии и, лишь на минуту показавшись Юлиушу, когда тот возвращался из Оркизова, вернулся к садовой ограде в надежде, что оттуда он скорее увидит молодую графиню.

На этот раз его ожидания сбылись. Под вечер Евгения с матерью вышла в сад, и сидевший в засаде Катилина видел ее, правда, издалека и очень недолго.

И тут его с новой силой одолели сомнения.

Прекрасный образ незнакомки из Заколдованной усадьбы как живой стоял у него перед глазами, в особенности врезалось ему в память выражение ее лица, чарующий взгляд, беспримерная белизна ее кожи и пышные, необычайно светлые волосы. В все это точь-в-точь нашел он у молодой графини. Ему только показалось, что незнакомка повыше ростом и не так резва в движениях, но это могло объясняться необычной обстановкой и тем отчасти, что они были по-разному одеты.

Так ничего и не уяснив, напротив, еще более запутавшись, он на другой день вернулся домой и дал Юлиушу полный отчет в своих приключениях.

Друзья провели военный совет.

Благородный идеалист Юлиуш возмутился донельзя тем, что Катилина нарушил чужую тайну и дерзко пренебрег последней волей покойного. Тот, оправдываясь, приводил тысячи доводов, но ничто не помогло ему избежать сурового осуждения.

Даже опасность, которой подвергся отчаянный друг его молодости, не смягчила Юлиуша, напротив, он продолжал осыпать Катилину все более горькими упреками.

В разгар их размолвки, будто по чьему-то повелению, вошел Костя Булий,

Юлиуш принял старого слугу смущенный и озабоченный, так, словно сам был виноват перед ним; выслушав его жалобы на самовольное вторжение Чоргута, он начал горячо извиняться и, ничем не обнаружив своего интереса к его тайне, попросил только, чтобы тот никому ни словом не обмолвился о происшедшем.

Катилина, в свою очередь, вынужден был торжественно поклясться, что никогда более не допустит подобного самовольства.

На том закончилась первая экспедиция Катилины.

С тех пор, однако, слухи о проделках покойного помещика заглохли. Правда, Заколдованная усадьба по-прежнему пользовалась дурной славой, но уже никто не видел света в ее окнах, не слышал криков и шума в ее покоях.

Разумеется, Юлиуш всеми фибрами души жаждал проникнуть в так старательно оберегаемую тайну, но, как все чрезмерно деликатные и не слишком энергичные и предприимчивые люди, хотел бы, чтобы разгадка пришла сама, без какого-либо участия и усилий с его стороны.

Катилина был не столь щепетилен в выборе средств, но ему пришлось, хотя и с большой неохотой, подчиниться требованиям приятеля.

Оба они, однако, согласились в одном. По их убеждению, таинственный дегтярь был чьим-то надежным посланцем, который, должно быть, познакомился с Костей Булием за границей, когда тот жил там вместе со своим господином, а затем, во время своих опасных поездок, избрал его дом своим пристанищем и местом встреч.

Это предположение объясняло и тот загадочный пункт завещания, который касался Заколдованной усадьбы.

Миколай Жвирский, еще на родине установивший тайные сношения с Парижем, поддерживал их, конечно, и во время своего изгнания; когда же он в Дрездене неожиданно и смертельно заболел, то, должно быть, намеренно предназначил свою усадьбу под тайное убежище для пропаганды.

Костя Булий, долголетний слуга и соучастник всех дел Миколая Жвирского, видимо, давно знал о тайных связях покойного и представлялся тому самым подходящим человеком для выполнения его посмертных планов.

Дальнейшие рассуждения и домыслы позволили молодым людям сделать еще один шаг и точнее определить, кем, собственно, был сбежавший дегтярь.

Первым высказал догадку Катилина.

- Несомненно, это был тот таинственный монах, который во время болезни Жвирского взял над ним такую власть и оказал на него такое влияние, что совершенно изменил его нравственный облик и направил его на новый путь.

Из всего, что оба приятеля знали до сих пор о молодом старосте, им не трудно было вообразить себе истинный его характер.

Миколай Жвирский, бесспорно, был одной из тех сильных, несгибаемых, чрезвычайно страстных, и притом энергичных и деятельных натур, которые, если их деятельность не направлена по надлежащему руслу и не подчинена высокой цели, легко оказываются на распутье; терзаемые страстями, не имея широкого поля для применения сил, они часто дают себе волю и предстают в глазах людей опасными чудаками.

Небрежное воспитание не могло обуздать врожденную вспыльчивость молодого Жвирского, а унаследованная от безумного отца лютая ненависть к существующим порядкам вылилась в дерзкое, безрассудное сопротивление всему, что было установлено законом и обычаем, что подчинялось общепринятому порядку вещей.

Он допускал произвол в отношениях со своими крепостными не столько потому, что был по натуре злобным и жестоким тираном, сколько по той причине, что крестьянин находился под охраной закона и мог найти поддержку у властей.

Он сторонился людей и света не потому, что был мизантропом, а из боязни столкнуться с людьми, к которым по самой своей сути пылал неумолимой ненавистью, либо испытывал презрение, впитанное чуть ли не с молоком матери.

Если мы с этой стороны посмотрим на его чудачества и подобным образом поймем его характер, мы легко объясним себе и то, что с момента, когда у него раскрылись глаза и расширился круг его интересов, он должен был в корне изменить свое поведение и образ жизни.

Унаследованная им ненависть бурно вскипела, устремившись к одной, высшей цели, а врожденные энергия и предприимчивость обрели более широкое и позволяющее дерзать поле деятельности.

Как видим, Юлиуш и