Тайна сибирских орденов - Александр Антонович Петрушин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После этого приказа — ордер № 379 от 10 ноября 1922 года: «Тов. Валенто уволить со службы в связи с имеющимися на него материалами в преступлении по должности».
Так в истории с пропавшим колчаковским золотом «козлом отпущения» сделали «красного немца», как звали Роберта Валенто обские остяки. Его жену Меньшикову также уволили из органов ГПУ. Она работала в Тюменском окружном отделе народного образования. В анкете 1928 года указала: «...семейное положение: четверо детей (три девочки в возрасте от 2 до б лет и сын 6 месяцев) и еще мать (на моем иждивении)».
Бывший бондарь из деревни Иски Велижанской волости Тюменского уезда 28-летний Иван Никифорович Королев, назначенный вместо Валенто уполномоченным губотдела ГПУ по Сургутскому уезду, не в пример своему предшественнику, занялся поиском сокровищ.
Изучив документы, захваченные при отступлении повстанцев из Сургута, и опросив амнистированных участников восстания, он разработал операцию по захвату одного из членов местного комитета общественной безопасности (орган самоуправления. — А. П.) Андрея Силина. По версии Королева, 30-летний сургутский учитель, хорошо знавший язык, обычаи и нравы коренного населения и географию края, завладел пропавшими ценностями.
«Северного купца», под такой оперативной кличкой в чекистских документах проходил Силин, «поймали 15 февраля 1923 года в лесах у речки Колик-Егана (правильно Колёк-ёган — приток Ваха. — А. П.), что в Ларьякской волости, где он скрывался с мая 1921 года, промышляя охотой и рыбной ловлей».
Изъятые у него золото и деньги Королев, чтобы отвязалось тюменское начальство, представил в рапорте «частью колчаковского клада, отданного Силину ваховскими остяками».
В условиях разгоравшейся междоусобицы между Обдорском, Березовом и Тюменью чекистскому ведомству стало не до розыска ценностей Сибирского белого движения.
«Обдорский совнарком»После подавления восстания в Березовском уезде Протасов-Жизнев уехал в Тюмень. «Он находился, — по наблюдениям Волкова, — в явно угнетенном состоянии: бродил по Обдорску с рассеянным видом, ни во что не вникая. Иногда у него проскальзывали фразы вроде “пришла пора расплачиваться за грехи”. Отношения между нами продолжали оставаться холодными, почти враждебными. Только в день отъезда Александр Васильевич забежал ко мне оживленный, с посветлевшим и потеплевшим лицом:
— Ну, Ося, давай простимся по-братски! Еду отчитаться за все наши головотяпства. На север не вернусь. И в Тюмени не останусь, если только не посадят за решетку. Надо бы и тебя выдернуть отсюда.
И повторил им же изобретенную формулу:
— Нас или расстреляют, или наградят орденами. Середины быть не может...»
Волков заключил: «Никого из нас не осудили и не расстреляли. И награждать нас никто не собирался»[47].
Начальника Обдорской радиостанции Волкова в ноябре 1922 года отправили на остров Диксон. Воспоминания о событиях 1920—1922 годов в Обдорске он написал в 1956 году. Они никогда не публиковались по понятным сейчас причинам — слишком откровенен был их автор.
По утверждению Волкова, «...Сосунов с вооруженным отрядом обдорцев, человек 30, возвратился из-за Урала в конце июня или в первых числах июля 1921 года». После ликвидации 29 июня отряда Рочева у деревни Калякурья на реке Усе волнения в Печорском уезде считались подавленными, хотя отдельные банды скрывались в тундре и в предгорьях Полярного Урала до конца 1922 года. По докладам уполномоченных губотдела ГПУ, «каждый оленевод был для них приютом, поэтому долго приходилось их искать». Сам поручик Рочев был выдан собственными дружками в сентябре 1921 года и без суда расстрелян в Усть-Усе (заодно расстреляли и дружков). «Тогда, — вспоминал Волков, — безвестные трупы никто не считал».
Несмотря на возражения губернского чекистского руководства, Сосунов оставил службу в Обдорской ЧК (политбюро) и перешел в местное отделение треста «Областьрыба». Надо отдать ему должное: он хорошо знал край и пользовался большой популярностью у коренного населения.
В феврале 1922 года его старанием был созван в Обдорске съезд ватажных старшин. Ненецкие и хантыйские вожди настойчиво требовали местного самоуправления в области хозяйственной, политической и культурной жизни. Съезд уполномочил Сосунова довести эти требования до правительства и снабдил его соответствующей доверенностью, скрепленной тамгами В. Тайшина и Н. Вануйто.
В Москве Сосунов заручился поддержкой заведующего отделом национальных меньшинств Наркомата по делам национальностей Плича, а тот обратился с запиской к заместителю наркома Карклину (наркомом был Сталин). В ней Плич в энергичных выражениях обосновал необходимость принятия срочных мер по охране народов Севера, положение которых после революции «невероятно ухудшилось». 13 марта 1922 года в Наркомнаце был создан подотдел во главе с Сосуновым по управлению и охране туземных племен Севера.
По воспоминаниям Волкова, «Тюменская губерния, потрясенная повстанческим движением, не справлялась какое-то время с руководством отдаленной периферией. В Обдорске мы почти не ощущали этого руководства. До половины лета 1921 года власть принадлежала военным. Но в середине августа, когда на Севере только разгорелась страдная пора навигации, десантный отряд Баткунова погрузился на свой пароход и окончательно покинул Обский Север. Мы вновь остались изолированными ото всех не меньше, чем в дни войны с бандитами...»
Этой оторванностью от Тюмени воспользовался Сосунов. Он стал готовить конференцию представителей северных этносов. Предполагалось создать ее в Москве и пригласить в столицу делегатов Березовского, Сургутского, Тобольского уездов Тюменской губернии, Нарымского уезда Томской, Туруханского уезда Енисейской и Печорского уезда Архангельской губерний. По норме представительства: один делегат от двух тысяч туземных жителей. Финансирование конференции Сосунов взял на себя, однако скрыть от своих бывших коллег-чекистов найденный в Хэ клад ему не удалось. Поэтому из-за недостатка средств конференцию провели 24—29 июля 1922 года в селе Самаровском Тобольского уезда, ограничившись представительством только трех уездов Тюменской губернии.
В своих выступлениях делегаты (пятнадцать — с правом решающего голоса и три работника местных хозяйственных организаций и администраций с правом совещательного голоса) описали крайний упадок северного хозяйства, обнищание северян по причине ограбления сонмищем разного
