Ночь ведьмы. Книга первая - Сара Рааш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Он прорвется, – задыхается Лизель. – Он прорвет барьер вместе со мной. Вытащи меня, Фрици, вытащи меня…
– Я пытаюсь! – Я хватаюсь за нее, но темнота густеет, пока мы падаем глубже, а когда я поднимаю взгляд, квадратное отверстие оконца превращается в булавочную головку, и я едва могу различить в нем силуэт Дитера, который неподвижно смотрит на то, как я умираю, пока дерево позади него становится все больше.
«Иди ко мне. Произнеси заклинание. Иди ко мне».
– Лизель! – Я ищу ее в темноте. – Мама!
– Фрици!
Чей-то голос. Костлявые руки кузины стали шире, тяжелее и крепче, и они хватают меня за плечи, хлопая по щекам.
– Проснись… Фрици, проснись!
Сон отпускает меня, и я переношусь в настоящее, вдыхая холодный воздух, пропитанный запахами дома-крепости. На полу около кровати горит фонарь, и в его неровном оранжевом свете я вижу капитана, сидящего рядом со мной, его руки у меня на плечах, его обеспокоенное лицо то проявляется, то исчезает среди теней.
– Фрици? – Он произносит мое имя с ноткой заботы, и я больше не могу сдержаться.
Рыдания заставляют меня податься вперед, и я прижимаюсь к нему, упираюсь лбом в его грудь. Он застывает на мгновение, но затем обхватывает меня руками, прижимая к широкой груди.
Я этого не заслуживаю. Не заслуживаю его утешения, его помощи. Я заслуживаю упасть, заслуживаю то, как мама смотрела на меня во сне, так, будто мне больше нечего спасать.
Schiesse, я рассуждаю как католичка. Это самоуничижение и самобичевание.
Мой плач начинает стихать, но только потому, что я слишком сильно дрожу. В доме-крепости безумно холодно – каждая клеточка моего тела немеет от мороза, но я почти благодарна этому, избавляясь от печали.
– Как тебе удалось заснуть на полу? – спрашиваю я, стуча зубами.
Капитан пожимает плечами. При этом движении грубая ткань его рубашки касается моей щеки.
– Я спал в местах и похуже.
– Вечный солдат. – Я поворачиваюсь, прижимаюсь лицом к его груди и дышу, желая, чтобы мое сердце билось медленнее, чтобы мои конечности перестали дрожать. Может, это не только от холода, может, это и от горя, мое тело больше не в силах выносить эту боль.
Его рука начинает поглаживать меня по спине, разгоняя по мне жар грубыми прикосновениями.
– Ты звала ее, – произносит он тихим голосом. – Свою маму.
Постепенно моя дрожь утихает. Я перестаю нуждаться в его поддержке и тепле и начинаю думать о том, как хорошо, когда кто-то рядом и обнимает меня.
– Ты видел, как горела твоя мать? – спрашиваю я, уткнувшись в его грудь лицом.
Его рука на моей спине замирает.
– Да.
Я не хочу, чтобы он отстранялся. Не хочу оставаться одна.
Я просовываю пальцы в его рукава, прижимаясь лбом к его груди, удерживая его здесь, рядом со мной, как бы эгоистично это ни было. Во мне не осталось ничего, кроме стремления к безопасности.
– Как ты снова научился дышать? – выдыхаю я.
Он сжимает меня крепче, и что-то во мне будто освобождается, слезы снова текут по щекам.
Запах, который исходил от плаща, теперь стал сильнее. Мускус, насыщенный, глубокий и пьянящий.
Его грудь вздымается, и я понимаю, что он делает глубокий вдох, прижимая меня к себе.
– По одному вдоху за раз, – шепчет он. – Пока ты не научишься обманывать себя мыслью, что тебе удалось пережить несколько мгновений, не думая о ней.
Я издаю горький смешок. В этом нет ничего смешного, но я чувствую в его глубоком голосе горькую усмешку.
Его рука в моих волосах, гладит их. Я снова напрягаюсь, и он замечает это по тому, как я застываю в неподвижности.
– Еще не рассвело, – говорит он, запинаясь. – Мы можем заполучить еще несколько часов сна.
Я согласно мычу. Но не хочу спать. Не хочу, чтобы время шло.
Через несколько часов я снова окажусь в плену у хэксэн-егерей. Я спасу Лизель и множество людей, но моя мать все равно останется мертва, а я буду погребена под тяжестью всего того, что сделала неправильно.
Поэтому, когда капитан встает, я крепче сжимаю его рукава и обхватываю пальцами его запястья. Его сухожилия натягиваются от прикосновения.
– Останься, – умоляю я. – Пожалуйста.
Он замирает, уже встав на ноги, но согнувшись над кроватью. На его лице выражение крайнего потрясения, и я вижу, как в нем разворачивается борьба.
– Тебе так просто не залезть ко мне под юбку, охотник, – говорю я с натянутой ухмылкой. Слезы на моем лице мешают шутить. – Просто… холодно. И я не хочу…
Я вздрагиваю и прижимаю тыльную сторону ладони к губам.
Триединая, спаси меня, насколько же я сломлена, если прошу этого незнакомца прогнать мои кошмары?
Но Отто снова садится.
– Конечно, – произносит он с хрипотцой в голосе, которой противоречит его мягкая улыбка.
Я ложусь обратно, прежде чем успеваю все обдумать. Отто гасит фонарь, погружая нас в кромешную тьму, и узкая кровать скрипит, когда он накрывает нас обоих своим плащом. Он вытягивается рядом со мной, и я чувствую его дыхание – он смотрит на меня, а я прижимаюсь к нему.
Я ведь попросила его остаться, не так ли? Так чего же мне стыдиться?
Между нами почти нет пространства, но я сокращаю его, касаясь головой его подбородка и обнимая за бедра. Тепло разливается по телу, и я, кажется, издаю стон – этого только не хватало после всего, что было, – но если я и издаю стон, если Отто его слышит, он продолжает молчать.
Проходит мгновение, а затем его рука обвивается вокруг меня, притягивая к себе, меня окутывает тем запахом, мускусом и теплом, его ровное дыхание то усиливается, то затихает.
Я внезапно жалею, что сказала, будто это все, чего я хотела, и ничего больше мне не надо.
Нам нужно поспать.
Но мне надо не думать, не чувствовать, просто ничего не делать. Я все еще не могу прийти в себя от ночного кошмара, все еще в ужасе от холода, мое тело снова начинает трястись, и Отто прижимает меня к себе.
Я выгибаюсь в такт его движению, приподнимаю голову и в темноте чувствую, что его лицо теперь на одном уровне с моим. Чувствую, как его выдох колеблет воздух, ощущаю пряность его дыхания, которое вырывается резким порывом и обжигает мой язык. Я не могу точно сказать, насколько он от
