Олений колодец - Наталья Александровна Веселова

она. – Действительно, едва ли я без твоей помощи сюда бы вырвалась. Мама уже отправила мне деньги на самолет и гостиницу. И она, кстати, посоветовала, прежде чем возвращаться, хорошенько осмотреть город и сделать побольше фотографий. Второй раз приехать вряд ли получится, так что я на самом деле очень тебе благодарна.

Озадаченная тишина на целую минуту повисла во Владивостоке.

– Это ложь… Я тебе не верю… – отозвалась, наконец, дрогнувшим голосом Катя. – Но в любом случае, будь ты проклята. Прокляла б тебя до седьмого колена – так ведь и детей тебе Бог не дал, – и она отключилась уже навсегда.

Оля тупо смотрела на черно-белый экран немого смартфона до тех пор, пока он не погас.

* * *

Проспала она, наверное, часов пятнадцать и проснулась от сочного, в несколько здоровых глоток, женского хохота, дружно грянувшего в половине седьмого утра по московскому – и по совместительству петербургскому времени. Комнаты в этом дешевом хостеле, размещавшемся в недрах глубоких бессолнечных дворов в районе Измайловского проспекта недалеко от реки Фонтанки, имели по три двухъярусные кровати и рассчитаны были на шесть человек. Зато каждый непритязательный постоялец мог в свое удовольствие пользоваться подобием уединения, имея в распоряжении личную лампочку в изголовье и непроницаемую шторку, вроде жалюзи, которой можно было полностью отгородиться от надоедливого мира на своем спальном месте. Когда вчера в три часа дня, отупевшая от переживаний и усталости, почти не чувствуя собственного тела, как полуотлетевшая душа, Оля заселялась на это жесткое, зато нижнее койко-место, предыдущие постояльцы номера уже съехали, а новые ожидались лишь к вечеру; поэтому она смогла беспрепятственно переодеться в ночную рубашку и, жадно выпив, скорей всего, сырой невской воды из заботливо наполненного графина, упасть на тощее ложе, уронить за собой трескучий занавес и на неопределенное время беспрепятственно сбежать из столь жестоко обошедшегося с ней мира.

Оля имела неоспоримое право на передышку: еще в просторном автобусе, что вез к ближайшей станции метро ее и других счастливцев, прибывших в самый красивый и вежливый город мира, недораздавленная Таракашка сумела взять себя в руки. Все-таки она много лет успешно проработала секретарем и неосознанно привыкла к многозадачности каждой минуты своего существования. Случился очередной аврал – только и всего. Скажем, прокурорская проверка – она их несколько пережила на своем веку – и ничего… Невольная странница нашла в услужливой Сети, предлагавшей многочисленные соблазнительные варианты, самый доступный, дрянной и небезопасный хостел – и маленький ломбард в трехстах метрах от него. В конце концов, эти грубые серьги с поддельными рубинами она никогда не любила, хотя носить их, почти не снимая, пришлось еще со школы, – но только в угоду маме, твердившей, что золото – всегда золото и в любом случае лучше презренной «дешевки». Обменяв их на восемь с половиной тысяч рублей, что вместе с оставшимися деньгами перевалило за десятку, Оля почувствовала себя несколько уверенней: она оплатила койку на пять дней вперед, приняв важное, хотя и дерзкое решение. «Семь бед – один ответ! – не без некоторой дрожи во внутреннем голосе сказала она себе. – Ужасного объяснения с мамой мне все равно не избежать. Но почему оно должно произойти обязательно сегодня? Ведь после этого мама немедленно закажет мне обратный билет, и задержаться нельзя будет ни на день! Неужели я побываю в Петербурге вот так бездарно и, прямо скажем, по-дурацки? И ничего не увижу, не запомню, кроме унижения? Почему нельзя позвонить маме через три… нет, через четыре дня? Плохо только, что город, о котором я даже и не мечтала, придется увидеть черно-белым… Все в моей жизни не так! Впрочем, может быть, цвета ко мне еще вернутся…» – с этой нешуточной надеждой Оля Тараканова и провалилась в бездонный колодец сна.

Смех повторился снова и снова – и ничего другого не оставалось, кроме как приподнять шторку и высунуться. Пять довольно молодых женщин – со сна неприбранных, лохматых и помятых, в длинных футболках и босиком, болтали, вольготно расположившись в комнате среди разбросанной по стульям одежды и вывороченных сумок, одна даже непринужденно сидела на столе, обнимая подтянутое к груди колено и опираясь пяткой на столешницу. Каждая прихлебывала из пивной банки, и по рукам шла откупоренная бутылка ширпотребовского коньяка. Явление шестой растрепанной – Олиной – головы вызвало у всех бурный восторг, сопровождавшийся приветственным ревом на пять голосов: «О-о-о!! А вот и наша соседка!» – «Пора, красавица, проснись!» – «И пой!» – «Нет, лучше пей!» – «Штрафную ей за долгий сон!» В руках у Оли немедленно оказался непочатый сосуд с пивом, и, почувствовав вдруг звериную жажду, она одним движением своротила петельку с банки и страстно припала к отверстию. А когда оторвалась – на душе разом полегчало, будто был растворен в напитке знаменитый порошок от грусти[44]… Главное – вокруг были люди. Доброжелательные люди, которые, знакомясь, сразу бесхитростно посыпали своими именами, стали наперебой рассказывать, что они приехали из города Опочки, где вместе работают в почтовом отделении, которое отправили на трехнедельный ремонт, а их всех – в коллективный отпуск; вот и решили они передохнуть от своих огородов и на недельку смотаться в Питер – чего там, всего-то четыреста километров – считай, под боком… Узнав, что Оля прилетела из Владивостока – с края земли, по их мнению, – они уважительно расспросили про акул в океане – жрут ли людей – очень вдохновились вестью, что такие недоразумения иногда случаются, и выпили за Владивосток. И за акул-людоедов. И за храбрую путешественницу. И за ее маму. Сначала по глотку коньяка, а потом пивом отполировали. И Оля с ними. Она вообще вдруг почувствовала, что хочет и дальше находиться в Петербурге под защитой этой дружной женской компании, потому что одной попросту страшно – в такой необозримой дали от дома и с многочисленными бедами за спиной… А от этих почти девушек – самой старшей исполнилось тридцать семь – так веяло всей полнотой жизни, хорошей беспечностью и бодрым настроем, что хотелось ненадолго стать необременительным паразитом и, как свежей крови, хлебнуть их последней молодости, зажечься от еще не затихающего пламени жизни…

Поэтому, когда кто-то из соседок предложил пойти на авторскую экскурсию по питерским крышам, Оля поддержала идею одобрительным воем в тон остальным – она теперь готова была ходить за ними, как пришитая, – лишь бы не остаться снова наедине с собой, не предаться пугающим воспоминаниям, не ужаснуться заново… Но все найденные в интернете экскурсии были отвергнуты веселыми опочанками: то не укладывались в их ограниченный бюджет,