Олений колодец - Наталья Александровна Веселова

из-за пары нарезок колбасы – в петлю залезть?» Оля стойко молчала, поджав губы и вздернув подбородок. Она твердо решила не поступаться убеждениями и возлюбленному за спиной не гадить. На следующий день, сама себя опасаясь, сожгла мосты: заполнила Катину трудовую книжку – на последних двух строчках мелким почерком уместила позорную статью и ее полную расшифровку, приложила печать и понесла на подпись боссу. Правда, Олю на несколько секунд озадачил его слегка удивленный взгляд, бегло брошенный ей в лицо, – но директор расписался молча, хотя явно был этому не рад. На следующий день, когда уволенная училка появилась вновь и, полностью затоптав гордыню, серьезно спросила: «Ну, что, мне на колени перед тобой встать, что ли?» – Оля молча выложила перед ней испохабленный навеки документ. Она гордилась, что выдержала такое нешуточное искушение, сдала, быть может, нелегкий нравственный экзамен… Причем тут муки совести? Но вспоминать те победные дни отчего-то совершенно не хотелось. И Оля с готовностью их забыла.

– Было время – и я всерьез собиралась тебя машиной переехать, – невозмутимо говорил Катин тусклый, словно больной голос. – Ты ведь мою жизнь под откос пустила. Вот и я решила: жизнь за жизнь. Пусть ты остаток своей в инвалидной коляске просидишь, если сразу не сдохнешь. Караулила тебя много дней – делать-то мне все равно нечего было… Удивлялась – чего это ты по вечерам на Вторую Речку шляешься и круги там по району нарезаешь без толку? По пьяни однажды все брату выболтала, старшему – а он у меня артист… своего дела. И говорит: ты, мол, чего, Катюха, сдурела – из-за какой-то мрази на нары лезть? Мстить надо элегантно, в полном согласии с Уголовным кодексом… Прощупай, говорит, ее поглубже, слабину найди – туда и врежем. А я тебе помогу… Только вот до поры до времени никакой слабины твоей я не видела. Ни друзей, ни подруг, одна мамаша, похоже, свихнутая… Не жизнь, а болото. А в болото хоть атомную бомбу кинь… – в трубке раздался гнусный звук сочного получмока-полубулька, демонстрирующий, должно быть, судьбу несчастной бомбы.

Оля застыла, прижав трубку к уху, и напряженно слушала. Перед ней неожиданно и страшно разверзалась новая неведомая бездна чужого, сложного и пугающего мира, где ее, вполне безобидную женщину, считали «мразью» и который, как оказалось, подошел так близко к ее маленькому безопасному мирку, грозил смертью – а она и не заметила! «Господи… – впервые в жизни она мысленно произнесла это имя не всуе. – Господи, помилуй… Что ж это, оказывается, бывает на свете…»

– …и тут, как раз на Восьмое марта, прилетел мне подарок от коллеги – я ведь, представь себе, общаюсь с некоторыми вашими учителями, не все же там такие скоты, как ты. Но имени не назову, не то ты и ей статью организуешь, с тебя станется. Вот ведь, казалось, мелкая таракашка, а какую заразу в себе несет! Истинно говорят: дай маленькому человечку большую власть на пять минут – и такое чудовище увидишь, что ахнешь. Так вот, коллега эта принесла мне тебя на блюдечке: она иногда по вечерам с малышом-племянником сидит, как раз там, на Второй Речке, и именно в доме напротив того, где твой драгоценный начальничек живет. Они как-то раз компанией у него в гостях собирались, так что адрес ей известен. Она прекрасно заметила, как ты вокруг его дома крутишься и в окна заглядываешь. Раз, другой, десятый… «Как пить дать, говорит, наша Таракашка в директора влюблена! Выхаживает его, надеется, что в гости пригласит, дура…» Кстати, ты знаешь, идиотка, как он тебя за глаза называет – с самого начала, с осени еще? «Нафталиновая фея»! Один раз вечером мы в учительской нажрались как следует – у кого-то день рождения был, а тебя, конечно, не позвали – так он до того нарезался, что при всех ляпнул: «Надо будет мне для смеху осчастливить ее у себя на столе! Боюсь только, что запах нафталина весь кураж отобьет!»

В этот момент у Оли по-настоящему заледенело сердце, она физически ощутила, как оно быстро и безболезненно превращается в острый кусок льда, и мгновенно вспомнила про мальчика Кая – но у того была Герда, готовая разрушить чары и растопить льдинку, – а кто есть у нее?

– …Короче, стала я за тобой из машины следить на Второй Речке и убедилась: ты точно под его окнами бродишь. И тогда принялась придумывать, как ловчей тебя мордой по батарее провезти… – спокойно, безо всякого торжества или злорадства продолжала Катя. – А надоумил опять брат – он ведь айтишник у нас – ему раз плюнуть. Сам предложил: «А что, давай ее куда-нибудь в Австралию отправим без копейки денег! Так обставим, будто милый позвал. Когда человек хочет во что-то поверить – он поверит даже, что Земля плоская. За шутки не сажают, а она в такое дерьмо влипнет, что до конца жизни не забудет». Но мы быстро поняли, что с Австралией не получится – у тебя, небось, и загранпаспорта нет, и вообще куча сложностей – а трус не всегда их осилит, даже ради великой цели… Вот и остановились на Питере… Ну а дальше – дело техники… Симку левую купили, образец голоса ненаглядного босса у меня прямо в смартфоне случайно сохранился – он на какой-то торжественной линейке речугу толкнул минут на пять – а я тогда все мероприятие записала. А уж прогнать через программу, которая имитирует голоса, – для брата как два пальца об асфальт. Что и как говорить, вместе сочинили. Сначала мне казалось – ну нет, не может же быть! Не поверит! Хотя бы усомнится! Ну не бывает таких дебилок – взрослая ведь баба, на пятом десятке – хоть что-то же должна соображать! Смотрю и дивлюсь: глотает все на лету, будто собака, – только зубы щелкают… Даже страшно стало… Как по нотам разыграли, нигде ни одной осечки! Я до последней минуты не верила – даже когда ты в Кневичах на рейс регистрировалась. Вот сейчас, думаю, очнется! А ты и теперь, похоже, не очнулась еще… Брат меня отговаривал тебе все это рассказывать – плюнь, говорит, на нее, пусть теперь сама выпутывается. Но – нет! Я непременно хочу, что б ты узнала, кто это сделал и за что. Иначе не будет мне полного удовлетворения… Ну ничего, скажи спасибо: хоть на Петербург посмотришь, без меня бы вряд ли удостоилась…

Холодная злость, как волна Ледовитого океана, поднялась у Оли в душе.

– Я и говорю: спасибо, – дьявольски естественным голосом произнесла