Загадка Серебряного Змея - Лина Джонс

– Знаете, меня слегка удивило… Можно вам показать?

Она терпеливо ждала, пока я достаю и включаю телефон. Я открыла фотографию стены в кабинете Шейлы и показала ей.

– О! И правда, странно, – сказала она. – В последний раз, когда я заходила к ней, там был только поп-арт.

– Значит, Ван Гог и О’Кифф…

– Понятия не имею, как они туда попали.

– И ничего про них не знаете?

Она покачала головой:

– Простите. Я люблю живопись, но я не эксперт. Придётся вам спросить Шейлу… – Она вдруг забеспокоилась: – Вы же не думаете, что с ней случилось что-то плохое, правда?

– Честно: не знаю… Дома у неё никаких следов борьбы не обнаружено, что хороший признак.

Она кивнула, но тревога с её лица не исчезла.

– Ладно, спасибо за помощь… – Прищурившись, я прочитала имя у неё на бейджике, – Даниэль.

– Даниэль Джексон. Дайте мне знать, если я могу ещё чем-то помочь.

– Непременно, спасибо. – Я написала на листочке свой номер телефона и протянула ей. – И, пожалуйста, звоните, если вам вспомнится что-то ещё.

– Позвоню, – пообещала она.

От галереи до музея сэра Джона Соуна чуть меньше двадцати минут пешком. Я решила бросить вызов холоду – в самом ритме ходьбы есть что-то, способствующее работе мысли.

Когда я проходила мимо здания Королевской оперы и увидела имя, размещённое на аккуратной решётке, и каменный фриз с танцующими фигурками, меня вдруг осенило.

Остановившись, я вытащила телефон и уставилась на решётку с картины на компьютере Шейлы.

А что, если каждый символ представляет собой отдельную картину? Например, цветочек может быть «Подсолнухами». Я взглянула на столбец. А гора может означать гору на картине О’Кифф – с отражающимися в воде холмами. А улитка? Может, она символизирует знаменитый коллаж Матисса? А если символ перечёркнут – возможно, это значит, что Шейле больше не надо волноваться об этой картине: может, она уже выяснила, что это подлинник, а не подделка. А красные квадратики за цветочком и домом, возможно, показывают, что она убедилась, что это фальшивки.

Я всё больше и больше верила: Шейла наткнулась на что-то подозрительное (банду изготовителей подделок?), а её исчезновение означает, что она рассказала о своём открытии не тому, кому следовало.

Музей сэра Джона Соуна расположен в Линкольнс-Инн-Филдс, районе Центрального Лондона, где располагаются офисы юридических фирм, и совершенно не похож ни на один из музеев, где я бывала прежде. Представьте себе не огромные залы с рядами застеклённых витрин, а просторный старый дом, где на каждой полке, на каждой стене и на каждом кусочке пола можно увидеть что-нибудь интересное.

Впрочем, сегодня я твёрдо решила не отвлекаться на встречные сокровища, а сосредоточиться на «Карьере мота» Хогарта, конкретно на «Женитьбе» – пятой картине серии. Это одна из картин, отмеченных в мамином справочнике – возможно, очередная подделка. Всего в серии восемь картин о молодом человеке по имени Том, который получил огромное наследство, но всё прогулял и остался без гроша. На пятой картине Том ради денег женится на богатой старухе.

Помимо всего прочего в галерее поражает, как Соун умудрялся размещать на небольшом пространстве дополнительные картины. Он приделал к стенам деревянные створки на петлях. Когда их открываешь – видишь на них новые полотна. Я помнила, что «Женитьба» тоже расположена именно так, за створкой.

Одна из смотрителей как раз шла в мою сторону – высокая и тонкая, почти костлявая, с тёмными волосами до плеч и тёмно-синими глазами (примерно тринадцатый номер по моей таблице оттенков глаз). С одной стороны в волосах виднелась ярко-фиолетовая прядь.

– Могу чем-то помочь? – улыбнулась мне она.

– О да, пожалуйста! Мне надо посмотреть «Карьеру мота». Не могли бы вы открыть створки?

Она с сожалением покачала головой:

– Мне очень жаль, но мы открываем их раз в два часа. Если ты можешь подождать ещё час двадцать…

Я демонстративно посмотрела на часы:

– Ох, нет, никак, никак не могу! Мне завтра сдавать школьный проект по Хогарту и непременно надо посмотреть «Карьеру мота» – кое-что проверить. Пожалуйста, помогите мне, а?

Она поморщилась:

– Честное слово, никак не…

– Но ведь тут сейчас никого нет, – торопливо сказала я. – Обещаю, я никому-никому не скажу! – Она всё ещё сомневалась, и я добавила: – Учитель сказал, если я не принесу по-настоящему хорошую работу – завалю весь годовой курс.

Она нервно оглянулась по сторонам, но потом кивнула:

– Ну ладно. Только правда никому не говори, а то у меня будут большие неприятности.

– Ни за что! Спасибо огромное!

Она достала короткую палку с крюком на конце, подошла к стене, увешанной портретами и пейзажами, и открыла потайное отделение с другими картинами. Точно маленькое чудо, волшебный фокус! Все картины из серии «Карьера мота» были расположены на оборотной стороне панели.

– Только не трогай, – предупредила она.

– Конечно!

Эти работы датируются 1733 годом, и, наклоняясь рассмотреть их поближе, я затаила дыхание, чтобы не испачкать ненароком. «Женитьба» слегка… отличалась от остальных. Я попыталась понять, чем именно, и наконец заметила: она была слегка ярче.

– А эту работу никогда не переносили куда-нибудь ещё?

– Кажется, забирали на реставрацию, лет семь-восемь назад, – ответила смотрительница. – Ты заметила, что она светлее других?

Я кивнула.

– А почему все остальные не реставрировали в то же время?

– О… это как-то связано с одним из наших патронов, лордом Рэтбоуном.

При упоминании этого имени я застыла.

– Он предложил отреставрировать именно эту картину?

– Насколько я помню, на этой начала появляться плесень, а на остальных нет.

– И лорд Рэтбоун заплатил за реставрацию?

Всё это начинало казаться довольно странным.

Она кивнула:

– М-м-м… верно.

– А он спонсировал ещё какие-нибудь реставрационные работы?

– Для других музейных экспонатов? – Она на минутку задумалась. – Кажется, была ещё какая-то скульптура, но она уже не входит в экспозицию. И ещё один пейзаж Тёрнера – там повредилась краска, и потребовалась тщательная реконструкция. – Она пристально посмотрела на меня. – А мне казалось, у тебя проект по Хогарту.

– Так и есть. Просто лорд Рэтбоун один из попечителей нашей школы, и я знакома с его дочерью.

Она улыбнулась:

– Какое совпадение! Он такой милый!

Я указала на «Женитьбу»:

– Можно её сфотографировать?

Она так ужаснулась, словно я спросила, можно ли мне нанести поверх полотна граффити.

– Нет-нет, что ты! Мы не разрешаем ничего фотографировать. Если хочешь, можешь зарисовать.

Я не стала объяснять, что это не позволило бы мне продемонстрировать контраст между «Женитьбой» и остальными семью картинами серии.

– Спасибо, вы мне очень помогли, – поблагодарила я. И действительно была очень благодарна.

Когда я вышла из музея, шёл град. Низко нависшее тёмно-серое небо досрочно погрузило Лондон в зловещие сумерки. Подняв повыше воротник пальто, я почти бегом пустилась к метро. Берет защищал голову, но ледяные градинки по шее скатывались за шиворот.

На бегу я «переключила канал» и, не обращая внимания на дискомфорт, попыталась сосредоточиться на главных вопросах:

1. Может, мама расследовала преступления о подделках картин?

2. Может, она и погибла потому, что преступники захотели её остановить?

Я не могла отделаться от мыслей, как во всём этом замешан лорд Рэтбоун.

До чего же приятно было наконец добраться до станции! Поезд подошёл почти сразу же, и во время