Олений колодец - Наталья Александровна Веселова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Олечка что-то внешне беззаботно напевала, снимая кофейник с огня, и Савва подумал было, что многого должна стоить эта мнимая жизнерадостность, – и вдруг поймал себя на мысли, что она, скорей всего, не стоит ничего. Его молодая жена была просто и искренне счастлива.
Он бросил снятый с крючка мешочек с пшеном перед ней на стол, как в доисторические времена одетый в лохматую шкуру – или юбочку из пальмовых листьев – суровый бородатый мужчина, должно быть, бросал перед своей восхищенной женщиной копьем пронзенную тушу дикого горного – или лесного – зверя.
– Теперь мы переживем любую осаду… – сказал молодой муж, обнимая жену сзади за плечи и целуя в висок, а на полуобнаженную грудь ее в этот момент сквозь узкое, как долька апельсина, окошко упал последний луч готового провалиться за соседнюю крышу холодного майского солнца. Оля поймала его взглядом.
– Май – коню сена дай, а сам на печку полезай, – медленно поднимая улыбающееся лицо, пропела она. – Я и без осады готова задержаться здесь на много дней… – Но именно в эту секунду со стороны прихожей раздался странный скребущий звук – и другой раз, и третий.
Супруги мгновенно оказались по обеим сторонам внутренней двери, причем в правой руке у Саввы откуда-то сам собой взялся его великолепный маузер. Они напряженно, до ломоты в ушах, прислушивались – но определить природу звуков не могли. В наружную дверь не колотили, ее не пытались выбить или взломать: по ней – или за ней – просто словно возили чем-то твердым и легонько стукали, негромко при этом насвистывая и бормоча.
– Какого черта они там делают? – забывшись, пробормотал озадаченный Савва.
В прихожей не было света, но даже в голубоватом полумраке, лившемся с колокольчиковой кухни, он увидел, что краска схлынула с Олиного лица.
– П… пока не откроем внутреннюю дверь… не разберем… – пролепетала она.
И дверь была открыта – со всеми предосторожностями снята поперечная доска и бесшумно отодвинут засов, но причина таинственных шорохов и скрежета никак не прояснилась: звуки остались по-прежнему неясными – скребущими, шершавыми и шлепающими, только слышно их было лучше, и так же доносились отдельные неразборчивые слова. Шли минуты, но ничего не менялось, звуки будто неторопливо поднимались вдоль двери, а слова звучали все более приглушенно. Переглянувшись, супруги одновременно пожали плечами, читая на лицах друг друга одинаковое недоумение. Наконец, Савва на цыпочках отступил в коридор, кивнув Оле, чтобы она сделала то же самое, и, аккуратно прикрыв дверь, вновь установил оба запора.
– Я, кажется, понимаю, – хмуро сказал он. – Эти хамы не нашли ничего лучшего, как вырезать или выдолбить на нашей двери похабные рисунки и надписи. На прощание, так сказать, проявили фантазию. У них обоих, наверняка, хорошие ножи с собой – вот и стараются. Даже трудно представить, что они изобразят и напишут… Ты уж, пожалуйста, не оборачивайся на дверь, когда будем уходить завтра. Я запру, а потом достану краски и специально приду, чтоб замазать. Если Лена вернется, то ей тоже незачем на это любоваться…
– Дураки, – дала исчерпывающий комментарий Оля.
Но все-таки в неясной тревоге они провели у двери не меньше часа, пока, наконец, не стихла глухая возня и не воцарилась окончательная благостная тишина. Приближалась короткая ночь цвета серого жемчуга. Ни звука не доносилось из кирпичного колодца двора – только раз откуда-то сверху донесся долгий терзающий уши рев одинокого старого кота, совершающего привычную прогулку по родной петроградской крыше… Решено было в целях безопасности все-таки спать по очереди, и, честно простояв на страже покоя любимой женщины всю первую половину ночи (Оля утверждала, что она «ранняя пташка» и с удовольствием подежурит с утра), Савва нежно разбудил ее и сразу провалился в кромешный, ничем не разбавленный сон.
Проснувшись в полутьме с полностью утраченным чувством времени, пошарив по кровати слепой ладонью и не нащупав Олю рядом с собой, Савва выбрался из постели и побрел на кухню, отчего-то уверенный, что найдет там жену спящей на кушетке под полками. Но ничего подобного: на этой узкой кожаной лавке она сидела с толстой книгой на коленях и сразу улыбнулась вошедшему мужу:
– Выспался? А я вот нашла здесь Молоховца, зачиталась… – И, подобно сдающему пост часовому, кратко отрапортовала: – За дверью тишина. Ни голосов, ни стуков. Похоже, наши злодеи тоже устали и пошли спать.
– Который час? – сипло спросил Савва.
Она вытянула из кармана маленькие серебряные часики на цепочке, быстро и чуть насмешливо глянула.
– Почти без четверти два по полудни. Кстати, я сварила тебе пшенную кашу. С сахаром. Она стоит на плите и может оказаться еще теплой. Как и кофе в кофейнике… А еще я обнаружила вон в том шкафчике коробку зубного порошка и новую зубную щетку в аптечной обертке. Жаль, что только одну. Но мы теперь едина плоть, так что ты тоже вполне можешь почистить зубы.
– Благодарю… – Савва залился краской от мгновенного осознания того позорного факта, что сам он безмятежно продрых почти десять часов и проснулся просто потому, что выспался, а молодую жену бесцеремонно поднял «на дежурство», дав ей поспать лишь часа четыре. – Оля, ты должна была разбудить меня! На что это похоже, когда мужчина спит, сколько спится, а женщина караулит бандитов! Я себя совсем уважать перестану…
Оля серьезно кивнула:
– Потому и не разбудила, что ты мужчина, и тебе, возможно,
